Торикаэбая моногатари, или Путаница

Этим вечером Сайсё тоже участвовал в представлении. Теперь он сгорал от одной любви — к дочери Садайдзина, но все попытки сближения с ней оказались напрасны. И хотя Сайсё досадовал на всех, в том числе и на ее брата, Советника, он не мог удержаться от искушения насладиться созерцанием его необыкновенной красоты. Сайсё надеялся, что Советник не отправился домой после праздника, а спрятался в каком-нибудь укромном уголке. Поющий голос настиг его в ту минуту, когда он бродил в поисках Советника. Сайсё стал вглядываться в темноту. Поверх обычных одежд на плечи Химэгими был накинут матовый темно-красный шелк, и хотя юноша был маловат ростом, благодаря молодости и красоте он выглядел прелестно — будто сиял в тусклом свете луны. Его движения и выражение лица выдавали непривычное волнение, орошенные слезами рукава источали какой-то особенный, несравненный аромат. Он выглядел обворожительно даже в глазах наблюдавшего за ним мужчины. Любая женщина была бы покорена им с первого взгляда! Так думал Сайсё, завидуя ему и стесняясь своего облика. Он остановился возле Химэгими и стал с досадой говорить о своей любви к его сестре. Несмотря ни на что, Сайсё был обаятелен и обольстителен, и Химэгими подумал, как легко влюбиться в него.

Химэгими никогда и ни с кем не говорил откровенно, считая, что должен хранить свою тайну, но несмотря на то, что его сердце было закрыто для всех, ему было жаль оставить Сайсё без всякого утешения.

— Все это лишь красивые слова, горько, что любовь тускнеет, как в стихах — линяет краска из травы «луноцвет».[7] Я слушаю тебя и, мне кажется, понимаю. Но мое сочувствие вряд ли поможет тебе, хотя мне и жаль, что ты так страдаешь, — сказал он со вздохом.

Химэгими явно чем-то терзался и выглядел очень расстроенным. «Отчего он так думает? Чем недоволен? Отчего вздыхает, как все другие? Ведь у него все хорошо. Почему же он считает, что несчастлив? Не слышно, чтобы у него не ладилось с женой, говорят, они уже привыкли друг к другу. Или он тоскует о ком-то еще? Эта недавняя история с принцессой…? Но ведь такой человек, как он, должен с легкостью найти выход из любого положения. Какой же он скрытный! Что его гложет?» — так Сайсё пытался разгадать причину печали Химэгими, пытаясь поставить себя на его место и придумывая, что же все-таки могло огорчить его.

— Все хочу понять, что у тебя на уме, стараюсь поставить себя на твое место. Но сам ты никогда не скажешь, что тревожит тебя! — сказал Сайсё с упреком.

— Если бы мы вдруг могли поменяться местами, твой нрав тут же бы подсказал тебе, как поступить, — улыбнулся Химэгими.

«Нет причин
Для тоски!» — скажешь ты.
Но луна
Так печальна всегда,
Так же вечно мое унынье.

Голос Советника был так красив…

Сайсё вспомнил о своей любви, и, как то обычно бывает, из глаз у него потекли слезы.

Печален этот мир.
Пусть так.
Изменить судьбу
Никто не в силах…
К чему всегда грустить?

— Знаю, сам я не слишком постоянен, но все-таки когда не можешь видеть возлюбленную, думаешь: уж лучше, чтобы твои следы затерялись далеко в горах.

— Вот как? Когда решишься, позволь тебя сопровождать. Отчего-то мое сердце говорит, что и моя судьба — уйти от мира, и чем дальше, тем больше крепнет моя уверенность.

Так печально они беседовали, а когда стало светать, разошлись — каждый в свою сторону.

«Советник — человек удивительный. Помимо всего прочего, в нем есть такая необычайная хрупкость. Будь он женщиной, цены бы такой не было. Вот бы встретить такую!» — Сайсё ощутил новый прилив любви и обратился мыслями к дочери Садайдзина.

— 9 —

Теперь Сайсё раздумывал о том, что он станет делать, если он посватается, а его отвергнут.

Прежний государь-инок жил теперь отдельно от своей дочери — Принцессы, поэтому он не мог больше быть все время рядом с ней, видеть ее и опекать. Хотя кормилица и другие ее приближенные заботились о ней, по-настоящему положиться не на кого, и сама Принцесса — она такая беспомощная, совсем ребенок, — вздыхал он в тревоге. И тут он вспомнил про дочь Садайдзина, про которую он слышал, что ее отец не хочет искать ей жениха или же представить ко двору. «Вот бы она стала опекать Принцессу!» Он вызвал Садайдзина к себе, они обсуждали самые разные дела, и тут государь-инок как бы невзначай спросил:

— А что вы решили насчет своей дочери?

«И он про то же!» — подумал Садайдзин и сердце его забилось быстрее. Со слезами в голосе он отвечал: «Пока еще ничего не решил. Хоть я ей и отец, она робеет даже в моем присутствии, будто я — чужой, увидит меня — покрывается потом, ей становится дурно. Пусть уж примет постриг, я больше ничего придумать не могу, может, так лучше будет».

Государь-инок посмотрел на него с состраданием, угадав, что на самом деле Садайдзин совсем не хочет, чтобы его дочь отрешилась от мира.