Торговец отражений

Мистер Френсис был предсказуем донельзя. После того как поправил шарф, как помотал головой, всего единожды взглянул на часы, он хрипло и, собрав все силы, громко объявил об окончании урока. И только мертвый бы не услышал, как вздох облегчения пронесся от зала картин к залу скульптур.

Студенты радостно повскакивали с диванов, и даже те, у кого еще остался запал рассматривать предметы искусства, развернулись на пятках и рванули к выходу. Только серая кучка все стояла.

Грейс прошла мимо, но не смогла отказать себе в любопытстве и взглянула на них еще раз. Их разделяло всего ничего, метр, не более. Протяни руку и коснись жесткой ткани тяжелого пальто. Холодное оно или теплое? Дорогой ли материал? А есть ли на пальто пуговицы?

Грейс смотрела на них. И в этот самый момент один из кучки, тот, что стоял в центре, обернулся и посмотрел на нее в ответ. В этом обжигающем тьмой взгляде Грейс прочла многое и поспешила прочь, к свету.

На улице подул прохладный ветер, но солнце, все еще жаловавшее древний городок, светило ярко и мягко, обволакивая дома из темного кирпича всех мастей лучами. Стоял приятный выходной день, жители никуда не спешили, прогуливались от магазина к магазину, а хлынувшие в безмятежность городка студенты, которые наконец вырвались на волю, облюбовали все открытые веранды ресторанчиков и баров. Вернутся поздно, скорее всего, получат выговор, но молодость слишком коротка, чтобы думать о замечаниях старост. Тем более хотя бы один из них тоже был не прочь повеселиться.

— Ну что, вы предаваться любовным страстям? — поинтересовалась староста, когда музей остался позади, и профессор, все еще задумчивый, наконец вышел на улицу и никак не мог их услышать.

— А это не твое дело! — Улыбнулся Осборн. — Но, думаю, до полуночи можешь не ждать.

— Ладно, если спросят, скажу, что вы заболели и лежите по кроваткам в своих комнатах. Как Шеннон… Если бы знала, что проторчу в музее до вечера, тоже осталась бы с ним!

— Ты к нему? — спросила Грейс.

— Конечно, не могу же я бросить скучающего парня с новым «плейстейшен» и пиццей «Четыре сыра». Ну ладно, до завтра!

— До завтра. Хорошего вам вечера! — пожелала Грейс, а Осборн молча и лениво помахал.

Руби обернулась, улыбнулась и направилась к автобусной остановке, но стоило ей отойти от приятелей, как очередной однокурсник подошел к старосте, чтобы замолвить словечко за свой отдых, прогул и несданное задание.

— Такими темпами мы вернемся в одно время. Хотя, я даже рад. Пусть прогуляется, ей полезно проветриться, — усмехнувшись, сказал Осборн и приобнял Грейс за талию. — Куда ты хотела сегодня сходить?

Она не успела и первого слова произнести, как внимание отвлекли. Серое пятно, будто специально выбравшее такой маршрут, чтобы стройным рядом, расправив поля пальто, вздымавшихся от быстрого шага, обогнуло их, прошмыгнуло к скверу, где над городом возвышался храм, и исчезло в тени деревьев.

— Не люблю я их. Не очень приятно, когда они рядом, — сказал Осборн.

— Почему?

— Предчувствие какое-то нехорошее. Какие-то они подозрительные.

— Ну, Осборн. А как же «Бритва Оккама2»?

— Грейс, я же не люблю философию. Что там с ней?

— Ну как же. Смотри, сейчас у тебя два варианта. — Грейс улыбнулась. — Первый: эти студенты — масоны, последователи оккультизма, преступники, за которыми обязательно нужно следить. Второй: эти студенты — обычные молодые люди с плохим чувством стиля, которые просто гуляют. Что более вероятно?

Осборн обдумал слова девушки и тихо рассмеялся.

— Правильно ты говоришь. Что-то я заразился вездесущим любопытством Руби. Это она бы скорее переживала из-за такой чепухи, а не мы.

— Не переживай. Пусть сходят с ума со своим имиджем, главное, чтобы нас не трогали. — Улыбнулась Грейс и потянула парня в сторону букинистического магазина. Она помнила, что хозяин обещал оставить ей одну примечательную книгу.

То был очередной приятный октябрьский день в Ластвилле. Еще не вступившие в правление холода, тихая живая музыка, застенчиво встречающая то на главной площади, то в укромном уголке у питьевого фонтана, то у входа в театр, и смех, и разговоры обо всем, и аромат выпечки, ощутимый у каждой пекарни, и спокойствие, и уверенность в том, что завтрашний день будет такой же.

Но ни одно спокойствие не может длиться долго. Потонувшая в тепле и радости осень для нее — вечность. Горячая юношеская кровь только быстрее отогревает уснувшее помешательство. Бунт настанет, рано или поздно.

И новости, разлетевшиеся на следующее утро по всей округе, были ярким тому подтверждением.

II глава