Тореадоры из Васюковки

Убейте меня, если я хоть понятие имею, что это такое: транзисторы, полупроводники. Да и Кукурузо, конечно, тоже. Ничего мы не знали. Ничегошеньки… А Игорь знал.

Конечно, знал, раз сам делал приёмники на этих самых транзисторах…

Кукурузо ещё раз вздохнул и вдруг проговорил:

— Эх, а здорово было бы сделать что-нибудь такое… на транзисторах. Что-нибудь особенное. Интересное и необыкновенное… Например… Например, управление коровой на расстоянии. По радио. Между рогами натянута антенна. В ухо вставлен маленький приёмничек (на транзисторах, конечно)… Пасти такую корову — одно удовольствие. Сидишь себе на баштане у деда Саливона, ух и арбузы же там! Сидишь, ешь, значит, арбуз. Потом глянул на карманный телевизор, видишь — твоя Манька в колхозном просе. Вот зараза! Но ты не подымаешь паники, не вскакиваешь и не бежишь туда сломя голову. Ты спокойненько нажимаешь кнопку и в микрофон: «Манька-а! А ну назад, убоище! Га-ля-ля-ля!» И Манька, будто её кто кнутом вдоль спины, — назад. А ты продолжаешь сидеть и есть арбуз. Красотища! Скажи?

— Ещё бы! Если бы такое сделать, то вообще!.. — говорю я, не находя слов от восторга.

Кукурузо сокрушённо вздыхает:

— Да разве на этом острове что-нибудь сделаешь… на транзисторах…

Я подхватил:

— Ну да! Конечно, ты прав! И кому нужен этот дурацкий остров. Поехали домой. А? Поехали, Кукурузо!

Кукурузо сразу нахмурился, взглянул на меня исподлобья:

— Думаешь, что я слабак?! Да? Купить хочешь? Не купишь!

— Ты же сам сказал, — обиженно ответил я.

— Ничего я не сказал… Раз я решил жить на острове — всё! И не говори мне…

Воцарилось напряжённое молчание, которое бывает, когда друзья чувствуют, что между ними есть что-то неискреннее…

Наконец Кукурузо сказал:

— Ты бы лучше подумал, как мы будем Кныша задерживать.

Я удивлённо посмотрел на него.

Когда он говорил юным следопытам про задержание браконьера, всё было правильно: нельзя же было, в самом деле, рассказать им правду об острове Переэкзаменовки.

Но теперь… неужели он серьёзно?

— Ты что — действительно думаешь его задерживать?

А ты что — хочешь, чтобы этому злостному браконьеру всё так гладко сошло?

— Да ты что — сдурел? Он же нас потопит, как цуциков. Мы и пикнуть не успеем.

— Потопит? А ружьё зачем? Ты думаешь, что для этого дела обязательно нужен взвод солдат? Ружьё — это, брат, не шутка. Это, брат, оружие. Огнестрельное. Бац — и будь здоров, привет! Чуешь?

— Ты что, думаешь в него стрелять? — со страхом спросил я.

— Ну вот ещё — сразу стрелять! Не стрелять, но… если… да вообще ружья кто хочешь испугается. И будет как миленький…

— Конечно, конечно, — поспешно согласился я и тут же сказал: — Но, знаешь, мне сейчас домой надо. Видишь, солнце уже садится. Боюсь, как бы мать не заругала.

— А я что — удерживаю? Езжай, — недовольно сказал Кукурузе. — Только завтра же будет Кныш. И… я не знаю… ты как хочешь… я могу, конечно, и сам… раз ты боишься… Пожалуйста.

— Да нет, что ты, — спохватился я, — завтра я приеду. А как же!

— Было бы хорошо, если бы под вечер и переночевать чтобы смог, — уже примирительно сказал Кукурузо. — Он ведь завтра ночью будет ставить, а рано утречком выбирать приедет.

— Трудно, конечно, с ночёвкой. Но я что-нибудь придумаю. Сбегу, в крайнем случае. Лишь бы не уснуть нечаянно.

— Полено под голову положи или репейников под рубашку.

— Не волнуйся, всё будет в порядке.

С этими бодрыми словами я сел в лодку.

Лицо у Кукурузо было мрачное и грустное. Видно, ему очень не хотелось снова оставаться на острове одному.

Он долго ходил по колено в воде вокруг лодки и ощупывал борта, приговаривая:

— Вот тут надо бы зашпаклевать, а тут подсмолить, а эту доску вообще заменить…

Ему хотелось ещё что-то сказать; он почесал за ухом, шмыгнул носом и наконец сказал:

— Ты знаешь… Ты бы привёз мне скрипача хоть одного… Захотелось, как перед смертью… А то всё рыба да рыба…

«Скрипачами» называли у нас пряники, которые продавались в сельмаге. Пересохшие и твёрдые, как дрова, они скрипели, когда ты вгрызался в них зубами. Один скрипач можно было есть целый день. Может, за это мы и любили их так.

— Ладно, привезу, а как же, — сказал я и оттолкнулся от берега.

ГЛАВА XIII ВО СНЕ И НАЯВУ

— Где это ты весь день бегаешь не евши? — встретила меня мать укоризненными словами. — Смотри, одни кости остались.

— Да что вы, мама! Я ухи вот так наелся. Ох и вкусная! Там один Сашко таким мастаком оказался — лучше любого повара… — Это вырвалось у меня так неожиданно, что я едва успел прикрыть рот, чтоб вовсе не проговориться.

Мать заметила это и, подозрительно взглянув на меня, спросила:

— Это ты про которого Сашка?

— Да про… про Юрчишина, — начал выпутываться я. — Тот, знаете, что возле мельницы живёт, дяди Михайла сын.

А сам думаю: «А что, если мать его сегодня днём в селе видела. Пропал тогда!..» Нет, пронесло! Мать ничего не сказала. Значит, не видела.

— Так что — хорошо клевало?.. — ласково улыбнувшись, спросила она.