И давай расспрашивать и про Леньку, и про Лютика, и про управдома, и про разбитые окна, и про деньги, которые Лютик «подсовывала» отцу. Словом, пришлось Топорку рассказывать всю печальную историю, связанную с голом.
И только когда Екатерина Степановна узнала все подробности, она отпустила Топорка.
— Ишь, какие умники! Бабу скаредную как проучили!.. Умники, умники, — уже сама с собою рассуждала, перейдя в чулан, старая женщина. — Ну и бонзайка (так ругала всех нехороших людей Екатерина Степановна), ну и хитрованка! Это надо ж! За одно стекольце оконное да за черепки глиняные сороковку новыми слупила! Ну, бонзаиха!
ОПЯТЬ СТРАНИЧКА ИЗ ПРОШЛОГО
Ларисы целый день не было дома, Топорок несколько раз заходил к Селивановым. Всякий раз его встречал холодным равнодушием старенький, тронутый ржавчиной замок. Федя с неприязнью глядел на железного сторожа. Замок конечно же знал, что его хозяева уехали в районный центр, но сторож не должен разглашать семейных тайн. И замок молчал, притворяясь, что дремлет.
Вани Лопушка тоже весь день не было дома. Он ушел с братом смотреть участок, который Зеленовым отвели для сенокоса. Этот участок находился на берегу Сожи километрах в шести от Ореховки.
День без друзей показался Топорку долгим. Даже работа не спасала его от скуки. Он ходил на ключ за водою, подвязывал с Екатериной Степановной помидоры, дважды бегал в магазин, окучивал картошку, а день и не думал кончаться.
Чуть стало смеркаться, Топорок заторопился на другой край Заречья к Лопушку.
— Они затемно придут, — сказала Феде сестренка Лопушка Клава, — Пока участок пометят, пока шалаш построят, а может, вечерком, по холодку, и покосят.
Возвращаясь от Зеленовых, он повстречал деда Казака.
— Здравствуйте, дедушка.
— Ты это кто? — Старик приложил ко лбу ладонь. Не узнавать сразу человека — старая его привычка.
— Федя Топорков. Топорок.
— A-а! Здравствуй, здравствуй, Топорочек. Далече торопишься?
— Никуда я, дедушка, не тороплюсь.
— А куда ходил-то?
— К Ване Зеленову. А его нет дома.
— По делам он тебе нужен?
— Просто так.
— Гусенята наши тебе не попадались?
— Нет.
— Обкликались со старухой. Куда их, шельмецов, нелегкая занесла?
— Наверное, где-нибудь на Петляйке.
— Во-во! И я ей, старухе-то, говорю — на Петляйке.
— Хотите, я сбегаю поищу?
— Сбегаешь? Поищешь? Ах, умник! Уважительный ты паренек. Весь в отца-родителя. Ну, пробежись, пробежись. Ноги у тебя молодые, резвые. Глядел я тут, как за мячиком летаешь. Натуральный гонялыщик, каких по телевизору показывают. Мы со старухой болеем. Я за «Спартак», она — за «Динаму». Ребятню нашу деревенскую все обучаешь мячик гонять?
— Тренирую.
— Толк из них будет по футбольной части?
— Ничего, хорошо играют.
— Ну-ну, пускай гоняют. Мы раньше, правда, все в лапту, в чижики играли. Значит, поищешь гусяток на Петляйке?
— Конечно, поищу.
— Вот спасибо тебе.
Топорок пригнал гусят деда Казака уже затемно.
Когда Федя пришел домой, Екатерина Степановна встретила его словами:
— Лариска тебя спрашивала.
— Спрашивала? Когда?
— Сейчас только. — Екатерина Степановна внимательно поглядела на Федю и добавила: — Наказывала тебе приходить.
Селивановы ужинали, когда Федя зашел к ним.
— Садись с нами, — пригласил Топорка Петр Петрович.
— Спасибо.
— Спасибо потом скажешь. Садись. Воблу любишь?
— Люблю, — сознался Топорок.
— Лариса, выдай ему рыбину, — попросил Петр Петрович и шутливо пожаловался гостю: — Прячет. Жадная…
— Как тебе, папочка, не стыдно. Просил, чтобы выдавала тебе по штучке, а теперь говоришь жадная. — Лариса притворно надулась.
— И пошутить нельзя. Видишь, брат, как мне тяжело живется? — И уже серьезно: — Как твои дела? Говорят, расстроился, что без работы остался?
Топорок промолчал.
— Что поделать, дорогой, — как-то извинительно сказал Селиванов, — Постепенно всюду ручной труд у нас будет заменен. Этому радоваться надо, а ты огорчаешься. Не надо.
— Я сегодня письмо из города получил.
— От родителей? — спросила Лариса.
— Нет. Ребята зовут на ответственный матч.
— Какие ребята? — поинтересовался Селиванов.
— Вся наша сборная дворовая команда. Я ведь капитан команды.
— Оо! Это интересно. Почитал бы письмо-то.
Топорок прочел Ленькино послание.
Селиванов, как и Екатерина Степановна, расспрашивал Федю про Лютика, про Леньку Рыжего. Петр Петрович слушал, улыбаясь, а потом неожиданно задумался. При этом он стал тереть ладонью подбородок, словно решал вопрос, стоит ли ему бриться или не стоит. Все еще находясь в состоянии отрешенной сосредоточенности, Селиванов позвал:
— Пошли на крылечко…
Когда вышли на крыльцо, Лариса хотела зажечь свет.
— Не надо, дочка, не зажигай, — попросил Петр Петрович.
Ореховка тихо засыпала, не обращая внимания на гармонь и песни. Звуки их потухали, потому что парни и девушки уносили песню по лугу вдоль берега Петляйки к «Дудушкину кургану».