Топорок и его друзья

И она, действительно, сварила ему кофе, и такого густого, что Топорка чуть не перекосило от этой противной горькой массы. Можно было бы спасти положение сахаром, но хитрая Лариса спросила наивно:

— Ты, конечно, пьешь кофе без сахара?

— Да, конечно.

Топорок никогда еще в жизни не пил такого гадкого, на его взгляд, напитка. Но он его все же выпил и выпил с блаженной улыбкой. Потом он стал раздумывать, а что делать с гущей, оставшейся на дне кружки. Подумал, подумал и мужественно доел эту отвратительную гущу ложечкой. И опять с деланной улыбкой.

Лариса удивилась:

— Что ты делаешь?! Гущу ведь не едят.

— А я жить не могу без этой гущи, — бодро сказал Топорок и галантно поблагодарил рыжую хозяйку. — Спасибо. Очень вкусно.

— Чудак ты какой-то.

— Все гениальные люди * были чудаками, — ответил Топорок, вспомнив папину фразу.

— И ты гений, да?

— А разве незаметно?

— Не.

— Я, как Пушкин. Думаешь, зачем меня в вашу Ореховку привезли?

— Не знаю.

— В ссылку меня сюда отправили на все каникулы. А в ссылку кого раньше отправляли? Гениев. Соображать надо.

— И никакой ты не гений, а задавала и хвастун.

— Сама ты задаешься.

— Это чем же я задаюсь?

— Что машину водить умеешь.

— Дурачок ты!

— Дурачок, да?

— Дурачок, — упрямо повторила Лариса.

Оскорбленный Топорок встал и пошел из кухни.

— Постой, — позвала Лариса. — Я отвезу тебя к твоему отцу.

— Спасибо, — гордо поблагодарил Топорок. — Обойдусь и без вашей машины. — Федя вышел на улицу и направился к мостику.

Не успел он еще с горки спуститься, как его обогнала «Волга». Лариса на него даже не посмотрела.

«Ну и пусть!» — решил Топорок и зашагал быстрее к мостику.

Петух-гимнаст

Федя проснулся от тишины. Темно. Чужая мягкая кровать. Запахи трав. Топорок сразу же вспомнил, что он в доме стариков Храмовых. Осмотрелся — в горнице никого не было. Федя сладко потянулся. И ему вдруг вспомнилась Лариса. Рыжая, в голубом сарафане, она сидела за рулем и смотрела на него своими огромными глазищами. А они у нее очень черные. У рыжих людей такие глаза редко бывают. У рыжих все больше зеленые, голубые, серые, а Ларисе глаза будто кто-то нарисовал. Топорок сначала улыбнулся, когда подумал об атом, но тут же вспомнил о ссоре с Ларисой и даже вслух сказал неожиданно:

— Рыжая задавала!

Но странное дело! Ему вдруг захотелось увидеть Ларису. Топорок никому на свете не признался бы в этом. Но от себя своих желаний не скроешь.

Вчера, когда кончился самодеятельный концерт и начались танцы, Екатерина Степановна сказала:

— Домой, мужички, пора.

— Пора и нам, — сказал Петр Петрович Селиванов.

Федя уже валился с ног от усталости. Он, наверное, заснул бы здесь же на улице, если б не Лариса. Надо же, навязалась рыжая на его голову! Делает вид, что совершенно не обращает на него внимания, а сама все, конечно, видит. А Топорок, как назло, с зевотой справиться не может.

— Спать хочешь, внучек? — спросила Екатерина Степановна.

— Нет, не хочу.

— А чего раззевался? — смеясь, спросил отец.

— Это от нашего сладкого деревенского воздуха, — заступился за Федю Семен Васильевич. — Городских в деревне первые дни всегда в сон клонит.

— Это точно, — поддержал Селиванов.

Федя удивился тому, что Селивановы пошли вместе с ними. «Провожают нас», — догадался он и старался казаться бодрым и совсем не уставшим. Увидав знакомый мостик, Федя подумал, что ошибся и что это они провожают Селивановых... Так оно и есть: перешли мостик, под которым журчала речка, подошли к дому председателя... Попрощались. И тут Федя почему-то решил, что они снова должны отправиться в центр деревни и первым пошел по дороге к мостику.

— Ты куда? — спросил отец.

— Домой, — сонно буркнул Федя.

— Мы уже дома.

Слова отца не сразу дошли до Фединого сознания, и он машинально прошагал несколько метров в сторону мостика.

И тут в ночной тишине раздался звонкий смех. Топорок вздрогнул и все сразу понял. Понял, что Храмовы и Селивановы — соседи, а Лариса стоит на своем крыльце и смеется над ним.

Федя решил не останавливаться и упрямо шел к мостику.

— Куда же ты? — спросил нетерпеливо Илья Тимофеевич.

— Купаться, — ответил громко Топорок.

Смех прекратился. Илья Тимофеевич понял состояние сына и поспешил ему на выручку.

— А может, не стоит сегодня? А? — спросил он тоном равного советчика и убежденно добавил: — Право, Федор, не стоит. Прошу тебя, очень прошу.

— Ну, ладно, не буду, — милостиво согласился Топорок.

...О даже покраснел, вспомнив, как зашагал ночью к мостику.

«Где ж папа? — подумал Федя. — Надо вставать. А, может, еще все спят?»

Федя встал с постели, оделся, осторожно подошел к занавеске, раздвинул ее и зажмурился от яркого света: вся горница за перегородкой была залита веселым солнцем. На столе он заметил записку и узнал почерк отца: «Федя, мы ушли в лес. Когда проснешься, завтракай. Если захочешь, то приходи к нам. Лариса тебя проводит. Зайди к Селивановым — она ждет тебя. Папа».