Тонкая работа

Жаль, что у меня больше нет деревянной палки: я бы ей показала хорошие манеры! Но я наблюдала за сумасшедшими и знала, что можно сопротивляться и по-другому — нужно застыть, и все. В конце концов она отходит на шаг, потирая руки.

— Боже мой, что за ребенок! Надеюсь, ваш дядюшка не зря забрал вас. Он думает сделать из вас настоящую леди.

— А я не хочу быть леди! — возражаю я. — И дядя меня не заставит.

— Осмелюсь сказать, что в своем собственном доме он может сделать все, что ему будет угодно, — отвечает она. — Ну вот, нам пора. Из-за вас мы опаздываем.

Послышался приглушенный звон — колокол звякнул три раза. Это часы бьют. Но я воспринимаю бой как сигнал приниматься за дела, потому что вся моя прежняя жизнь прошла под такой же перезвон: у нас в сумасшедшем доме это означало, что больным пора вставать, умываться, молиться и идти на обед. «Ну вот, теперь я их увижу!» — радуюсь я, но, когда мы выходим из комнаты, дом все так же тих и спокоен, как прежде. Даже любопытные слуги удалились. И снова ботинки мои стучат по коврам.

— Ступайте потише! — шепчет женщина и щиплет меня за локоть. — Вот, смотрите, это комната вашего дядюшки.

Она стучится, потом подталкивает меня к двери. Много лет назад дядя велел закрасить краской окна, и зимнее солнце, пробиваясь сквозь стекла, делает комнату весьма причудливой. Стены темны от книг, они стоят плотно, корешок к корешку. Я думаю, что это такая резьба — для украшения. Я знаю лишь две книги, одна из них черная, с истертым переплетом: Библия. Другая — сборник гимнов, считающаяся полезной для душевнобольных, и эта книга розовая. Мне кажется, все, что напечатано на бумаге, истинная правда.

Женщина усаживает меня у самой двери и встает за моей спиной, схватив за плечи, как хищная птица. Мужчина, которого они называют моим дядей, поднимается из-за письменного стола — весь стол завален кучей бумаг. На голове у него бархатная шапочка с болтающейся кисточкой. На носу — очки с темными стеклами, но уже другими, попрозрачней.

— Итак, мисс, — говорит он, делая шаг ко мне.

Женщина приседает в поклоне.

— Как вам ее характер, миссис Стайлз? — спрашивает он ее.

— Неважный, сэр.

— Я и сам вижу, по глазам. А где ее перчатки?

— Она их выкинула, сэр. Не желает надевать.

Мой дядя подходит ближе.

— Плохое начало. Дайте мне руку, Мод.

Я не даю. Тогда женщина хватает мою руку и поднимает вверх. Рука у меня маленькая, пухлая. В сумасшедшем доме я мылась тем мылом, какое там давали, — едким. Ногти мои грязны. Дядя берет меня за кончики пальцев. У него у самого на руке два-три чернильных пятна. Он качает головой.

— Итак, если бы мне нужны были отпечатки грубых грязных пальцев на моих страницах, — говорит он, — я бы попросил миссис Стайлз привезти мне санитарку. Я бы не выдал ей перчаток, чтобы руки были понежней. А ваши ручки должны быть нежными. Смотрите, как мы сделаем их нежными, чтобы они впредь не выбрасывали перчаточки...

Он засовывает руку в карман своего балахона и извлекает оттуда — ну, вы знаете такую вещь, ею пользуются все книжные люди — ряд металлических бусин, плотно обмотанных шелком, этим приспособлением придерживают страницы, чтобы не разлетались. Он связывает бусы в петлю, взвешивает на ладони, а потом с размаху хлещет ими прямо по протянутой руке. Потом, с помощью миссис Стайлз, проделывает то же с другой моей пухлой ручкой.

Бусины бьют больно, как хлыст, но благодаря шелку кожа не рвется. При первом ударе я взвыла, как собака, — от боли, от злости и просто от неожиданности. Потом миссис Стайлз отпускает меня, и я плачу, прижимая пальцы к губам.

Дядя недовольно морщится от моего рева. Кладет бусы в карман и зажимает уши руками.

— Тише, тише, девочка! — говорит он.

Я сотрясаюсь от рыданий и не могу успокоиться. Миссис Стайлз щиплет меня за плечо, от этого я реву еще громче. Тогда дядя снова вынимает бусы, и я наконец умолкаю.

— Надеюсь, впредь, — тихо произносит он, — вы не забудете про перчатки?

Я мотаю головой. Он расплывается в улыбке. Смотрит на миссис Стайлз.

— Проследите, чтобы моя племянница помнила о своих обязанностях. Я хочу, чтобы она была поспокойнее. Мне не нужны тут припадки. Очень хорошо. — Он машет рукой. — А теперь оставьте нас наедине. Но не уходите далеко, прошу вас! Вы можете быть полезны, если она опять начнет упрямиться.

Миссис Стайлз кланяется и — делая вид, что выправляет мне плечи, чтоб я не сутулилась, — снова больно щиплет. Окно кабинета то вспыхивает ярко, то гаснет, то снова вспыхивает — ветер гонит тучи и заслоняет солнце.

— А теперь, — говорит дядя, когда экономка выходит, — знаете ли вы или не знаете, для чего я привез вас сюда?

Я вытираю нос покрасневшими пальцами.

— Чтобы сделать из меня леди.

Кажется, ему смешно.

— Сделать из вас секретаря. Что вы видите здесь, вдоль этих стен?

— Дерево, сэр.

— Книги, деточка, — говорит он.