Тонкая работа

— Скукотища, — жалуется она мне. — Раньше это делала Сью. Хотите попробовать?

Я качаю головой, закрываю глаза и вдруг слышу зевок. Неженка зевнула, и сон мой как рукой сняло. Если она заснет, думаю я, я попытаюсь открыть двери — стащу ключ у нее из кармана! Она снова зевает. Меня прошибает холодный пот. Часы тикают, я считаю минуты — пятнадцать, двадцать, двадцать пять. Полчаса. На мне лиловое платье и белые шелковые туфельки. У меня нет шляпки, нет денег — но это не важно, не важно. Мистер Хотри даст мне денег.

Спи, Неженка, спи. Спи, спи... Да засыпай же, черт бы тебя побрал!

Но она лишь позевывает да клюет носом. Скоро почти час.

— Неженка, — зову я.

Она вздрагивает.

— Что такое?

— Мне кажется... мне кажется, мне надо в туалет.

Она откладывает работу, недовольно морщится.

— Надо? Прямо сейчас, сию минуту?

— Да. — Я прижимаю руку к животу. — Кажется, меня тошнит.

Она закатывает глаза:

— Вот почему-то никого так не тошнит, как вас. Это что, у всех благородных дам такое? «Хрупкая конституция» — так, кажется, называется?

— Наверное. Извините меня, но не могли бы вы открыть дверь?

— Тогда я пойду с вами.

— Не обязательно. Можете оставаться здесь и шить, если вам так хочется.

— Миссис Саксби говорит, я всегда должна ходить с вами, а то мне попадет. Ладно.

Она вздыхает, потягивается. Шелковое платье у нее потемнело под мышками, по краям пятна белеет каемка. Она достает ключ, отпирает дверь, выводит меня в коридор.

Я иду медленно, смотрю ей в спину. Вспоминаю, как пыталась убежать от нее и как она меня поймала: я знаю, что, даже если сейчас отпихну ее, она вскочит и погонится за мной. Если ударить ее головой о кирпичную стену... Но как только я это представила, руки мои стали как ватные, думаю, я не смогу.

— Идите, — говорит она, заметив, что я останавливаюсь.— Ну, что случилось?

— Ничего. — Я хватаюсь за дверь нужника и медленно, очень медленно тяну на себя. — Можете не ждать.

— Нет уж, я подожду. — Она прислоняется к стене.— Заодно подышу воздухом.

Воздух теплый и зловонный. В туалете еще теплее, и вонь тут ужасная. Но я вхожу и закрываю дверь на задвижку, потом оглядываю помещение. Здесь есть окошко, такое маленькое — голова и то не пролезет, разбитое стекло заткнуто тряпицей. Полно пауков и мух. Сиденье растрескавшееся, грязное. С минуту я стою в раздумье.

— Все в порядке? — кричит мне Неженка.

Я не отвечаю. Пол земляной, утоптанный. Стены беленые. На проволочном крючке висят газетные лоскутки. «Мужская и женская ношеная одежда, в хорошем и относительно хорошем состоянии», «Требуются...», «Телятина и свежие яйца из Уэльса»...

Думай скорее, Мод.

Я поворачиваюсь к двери, прижимаюсь губами к щели.

— Неженка, — зову я тихонько.

— Что еще?

— Неженка, мне плохо. Вы должны принести мне кое-что.

— Что такое? — Она дергает дверь. — Выходите скорей, мисс.

— Не могу. Правда не могу, Неженка, вы должны принести мне одну вещь, она в ящике комода, в моей комнате. Принесете? Она там лежит. Сходите, а? О, только поскорей! О, как хлещет! А то мужчины вернутся, и...

— Ой! — говорит она: наконец-то до нее дошло. Спрашивает, понизив голос: — Началось, да?

— Так вы принесете?

— Но, мисс, я не должна вас тут оставлять!

— Тогда я буду сидеть здесь, пока миссис Саксби не вернется! Но что, если Джон или мистер Иббз придут раньше? Или я в обморок упаду? А дверь заперта! Что тогда скажет миссис Саксби, а?

— О господи! — бормочет она. А потом: — Так вы говорите, в комоде?

— В самом верхнем ящике, справа. Только поскорей! Если бы только я могла помыться и полежать. У меня это всегда так ужасно...

— Ладно.

— Побыстрей!

— Ладно.

Голос ее смолкает вдали. Прижавшись ухом к щелке, я слышу удаляющийся топот ее башмаков, слышу, как открывается и захлопывается дверь черного хода. Тогда я отодвигаю задвижку и бегу со всех ног. Бегу по проходу во двор — я узнала его, я помню эту крапиву, эту кирпичную кладку. Куда теперь? Повсюду одни высокие кирпичные стены. Но я бегу дальше, и стены расступаются передо мной. Вот пыльная тропинка — когда я шла по ней сюда, она была грязной и скользкой, но я все равно узнала ее! — она ведет в переулок, который, в свою очередь, вливается в другой, а дальше — улица, которая ведет... Куда же она ведет? К какой-то дороге, там еще был арочный мост. Мост я узнаю сразу, но тогда он был словно ниже и ближе к дороге. И еще там, кажется, была высокая глухая стена. А тут никакой стены нет.

Не важно. Главное — вперед. Развернись так, чтобы тот дом все время был позади, и беги. Теперь выбирай дороги пошире, в темных кривых переулках опасно: закрутят — не выберешься. И беги, беги. Не важно, что небо над головой пугает своей бездонностью. Не важно, что от лондонского гула закладывает уши. Не важно, что здесь много народу, не важно, что на тебя смотрят, не важно, что все они в затрапезных платьях, а твое такое яркое, что все в шляпах, а ты с непокрытой головой. Не важно, что у тебя шелковые туфельки, и каждый камушек, на который ты наступаешь, причиняет боль...