Тонкая работа

— Все хорошо, милая? — говорит она, как говорит теперь каждое утро, и от нелепости этого вопроса — ведь все вовсе не хорошо, а, напротив, все так плохо, что хуже не бывает, — я начинаю скрипеть зубами, рвать на себе волосы и смотрю на нее с ненавистью.

— Хорошая девочка, — говорит она, а потом добавляет: — Нравится вам стульчик? Я так и думала, что понравится. — Она снова зевает и глядит по сторонам. — Где горшочек? — спрашивает. Я всегда от стеснения уношу горшок за ширму. — Будьте добры, передайте мне его, милочка. Я сейчас прямо лопну.

Я не двигаюсь. Она встает и идет за горшком сама. Это белая фарфоровая штуковина, внутри которой темнеет нечто, в утреннем полумраке я сперва приняла это за клочки волос, а потом разглядела, что это рисунок — огромный глаз с ресницами, а сверху и снизу, полукружьями, такая надпись черными буквами:

Посиди, дружок, подумай, а потом помой меня —

И тогда, что я увидел, будем знать лишь ты да я.

Привет из Уэльса.

Глаз меня всегда смущает, но миссис Саксби, поставив горшок на пол, как ни в чем не бывало задирает юбку, наклоняется. Заметив, что меня передернуло, она делает гримасу, передразнивая меня, и спрашивает:

— Некрасиво, да? Ну ничего. Когда у нас будет большой дом, у вас будет клозет.

Она встает, просовывает нижнюю юбку между ног. Потом потирает руки.

— Ну-ка, ну-ка, — говорит она. Оглядывает меня с головы до ног, и в глазах ее загорается огонек. — Что вы на это скажете? Если мы приоденем вас сегодня, чтобы вы стали покрасивее? Ваше платье в сундуке. Но оно ведь заношенное, надоело небось? Притом чудное и старомодное. А мы примерим кое-что получше. Я тут припасла вам платьица — завернула в серебряную бумагу, — такие красивые, вы не поверите! Давайте позовем Неженку — пусть подгонит по фигуре. Она мастерица шить, хотя на вид грубовата, да? Это она только с виду такая. Но сердце у нее доброе.

Теперь она меня заинтересовала. «Платья», — думаю я. Если меня оденут, я смогу бежать.

Она видит, что я повеселела, и тоже радуется. Опять приносит мне на завтрак рыбу, я все съедаю. Приносит кофе, приторный, как сироп, сердце от него начинает сильно биться. Потом приходит с ведерком горячей воды. Мочит полотенце и хочет меня вымыть. Я не позволяю ей этого, сама беру полотенце, протираю лицо, под мышками, между ног. Впервые в жизни я сама вымылась.

После этого она уходит, не забыв запереть за собой дверь, а возвращается уже не одна, а вместе с Неженкой. Вдвоем они втаскивают в комнату картонные коробки. Ставят их на кровать, развязывают бечевки и вынимают оттуда платья. Неженка визжит от восторга: платья все из чистого шелка: одно лиловое, отделанное желтой лентой, другое зеленое, в тонкую серебристую полоску, а третье пунцовое. Неженка приподнимает его за край и осторожно проводит рукой по гладкой ткани.

— Понже? — спрашивает, словно не верит своим глазам.

— Понже, а рюш — фуль-яровый, — отвечает миссис Саксби, с трудом выговаривая иноземные слова, как будто у нее полон рот камней.

Она приподнимает пунцовую юбку, красный шелк бросает отсветы на ее лицо, так что кажется, теперь оно все заляпано кармином.

Заглядывает мне в глаза:

— Что скажете, милочка?

Я и не подозревала, что такие краски, такие материи, такие платья есть на свете. Но чтобы показаться в них на столичной улице? Представив себе такую картину, я говорю:

— Они отвратительны, отвратительны!

Она явно опешила, но быстро приходит в себя.

— Это сейчас вы так говорите. Потому что вас долго держали взаперти и никуда не вывозили. Вот вы и не знаете, что нынче модно. Когда вы наконец выйдете в свет, дорогая моя, у вас будет столько ярких платьев, что вы вспомните об этих и обхохочетесь: неужели, скажете, я считала их яркими? — Она потирает руки, довольная. — Ну а теперь признайтесь, какое вам больше глянулось? Ярко-зеленое в полосочку?

— Нет ли у вас серого, — говорю я, — или коричневого, или черного?

Неженка смотрит на меня с презрением.

— Серое, коричневое или черное? — переспрашивает миссис Саксби. — И это когда есть серебристое и лиловое?!

— Тогда пусть будет лиловое, — говорю я.

Мне кажется, от полосок будет рябить в глазах, от пунцового меня стошнит — впрочем, мне и без того тошно.

Миссис Саксби идет к комоду и выдвигает ящики. Достает чулки, корсет и цветные нижние юбки. Юбки меня поразили: я всегда думала, что белье бывает только белым — точно так же в детстве мне казалось, что все черные книги непременно должны быть Библиями.

Но у меня нет выбора: либо стать разноцветной, либо ходить голой. Они одевают меня, как две девочки, наряжающие куклу.

— Может, тут чуть прихватить? — говорит миссис Саксби, окидывая взглядом платье. — Стойте, не шевелитесь, милочка, Неженка сейчас вас измерит. Боже, вы только посмотрите на ее талию! Стойте смирно! Нельзя дергаться, пока у Неженки в руке булавки, я знаю, что говорю. Так-то лучше. Великовато, да? Ну так размер мы не могли предугадать — ха-ха! — учитывая, как они нам достались.