Тонкая работа

Наверное, я раскраснелась: говорила быстро, торопливо. Я пью прохладную воду — она пронзает мне грудь, как обоюдоострый меч. Он подходит к столу, опирается на него, на меня не глядит и думает, думает, думает. Я ставлю стакан — он поворачивается ко мне. Но не глядит на меня.

— Послушайте меня, — говорит он спокойно. — Вам нельзя здесь оставаться, вы и сами это знаете. Я должен послать за извозчиком, вас отвезут. И еще... еще надо позвать одну женщину. Я заплачу ей, и она вас проводит.

— Куда проводит?

— В какой-нибудь... в какую-нибудь гостиницу. — Повернувшись ко мне спиной, он берет перо — заглядывает в книгу, пишет адрес на клочке бумаги. — В какой-нибудь дом, — говорит он, продолжая писать,— где вы сможете отдохнуть и поужинать.

— Отдохнуть? — говорю я. Мне сейчас не до отдыха, но комната, комната! — А вы поедете со мной? — Он не отвечает. — Мистер Хотри?

— Сегодня — нет, — говорит он, а сам все пишет. — Сегодня никак не могу.

— Тогда завтра.

Он помахивает листком, чтобы просохли чернила, потом складывает письмо.

— Завтра, — говорит, — если получится.

— Вы должны!

— Да, да.

— А работа — я же хотела работать у вас! Вы подумаете об этом? Обещайте, что подумаете!

— Тише. Да, я подумаю. Да.

— Ну слава богу!

Я закрываю глаза ладонью.

— Оставайтесь здесь, — говорит он, — ладно? Никуда не уходите.

Я слышу, как он идет в соседнюю комнату, потом, выглянув в оконце, вижу, как что-то тихо он говорит одному из наборщиков — вижу, как тот надевает куртку и выходит. Мистер Хотри возвращается. Кивком указывает на мои ноги.

— Наденьте-ка туфельки, — говорит он и отворачивается. — Мы должны быть готовы к отъезду.

— Вы так добры, мистер Хотри, — говорю я, наклоняясь и натягивая порванные шелковые туфли. — Видит бог, никто не был так добр ко мне, с тех пор как... — Договорить мне не удается, перехватило горло.

— Ну-ну, — отвечает он рассеянно. — Не думайте об этом, не надо сейчас...

Потом я сижу молча. Он ждет, вынимает карманные часы, то и дело выходит на лестницу — стоит там, прислушивается. Наконец возвращается бодрым шагом.

— Они здесь, — говорит. — Ну как, готовы? Сюда, пожалуйста.

Он ведет меня вниз по лестнице, проводит через ряд помещений, доверху заставленных ящиками и коробками, потом через что-то вроде кладовой — к двери. За дверью пыльный крытый дворик, ступеньки ведут в переулок. Там уже поджидает карета, рядом с ней стоит женщина. Увидев нас, она кивает.

— Вы знаете, что делать? — говорит ей мистер Хотри.

Та снова кивает.

Он передает ей деньги, обернутые листком бумаги — я узнаю в нем письмо, которое он писал при мне.

— Вот эта дама. Ее зовут миссис Риверс. Позаботьтесь о ней. У вас есть какая-нибудь шаль?

У нее есть вязаная шерстяная накидка, она укутывает меня в нее с головой — раз нет шляпки. Щекам сразу становится жарко. На дворе тепло, хотя уже почти вечер. Солнце зашло. Уже три часа прошло с тех пор, как я сбежала с Лэнт-стрит.

Уже стоя у дверцы кареты, я оборачиваюсь. Протягиваю мистеру Хотри руку.

— Так вы приедете завтра?

— Конечно.

— И вы никому не расскажете? И будете помнить, что я в опасности?

Он кивает.

— Езжайте, — говорит он тихо. — Эта женщина позаботится о вас лучше, чем я.

— Спасибо вам, мистер Хотри!

Он подсаживает меня в карету — и, помедлив, подносит мои пальцы к губам. Потом садится женщина. Он закрывает за ней дверцу и отходит в сторону. Карета трогается: приникнув к окну, я вижу, как он достает платок, вытирает лицо и шею, потом мы поворачиваем, выезжаем из проулка, и его фигура скрывается из виду. Мы покидаем Холиуэлл-стрит — едем на север, по крайней мере мне так кажется, потому что я знаю — почти уверена, — что по мосту через реку мы ни разу не проехали.

Однако едем мы как-то неровно. Дорога запружена транспортом. Сначала я сижу, не отрываясь от окна смотрю на прохожих, на витрины лавок. Потом в голову мне ударяет мысль: а что, если я увижу Ричарда? — и я откидываюсь на спинку кожаного сиденья, так тоже видно улицу, но хуже.

И только через некоторое время обращаю внимание на свою провожатую. Она сидит, сложив руки на коленях: перчаток нет и руки у нее грубые. Она замечает, что я ее разглядываю.

— Все в порядке, дорогуша? — спрашивает, но не улыбается. Голос у нее грубый, под стать рукам.

Может быть, тогда-то я и забеспокоилась? Точно сказать не могу. Я думаю: в конце концов, у мистера Хотри не было времени подыскать женщину поприятнее. Не все ли равно, вежливая она или нет, лишь бы честная! Присматриваюсь к ней повнимательнее. Юбка черная. Ботинки цветом и выделкой напоминают кусок ростбифа. Она сидит спокойно, помалкивает, покачиваясь в такт движению экипажа.

— Ехать далеко? — спрашиваю я наконец.

— Не очень, дорогуша.

Она произносит это все тем же грубым голосом, лицо ее словно застывшая маска.

— Не называйте меня так, — капризно говорю я. — Мне неприятно.

Она пожимает плечами, словно ей все равно. И тут мне становится не по себе. Я снова припадаю к окну глотнуть свежего воздуха. Но напрасно: свежестью там и не пахнет. Интересно, далеко ли отсюда до Холиуэлл-стрит?