Тонкая материя

Десять минут – и девушка мастерски припарковала большого зверя у прелестного готического строения с безмятежной зеленой лужайкой и съездом в подземный гараж. Видимо, в моем голосе прозвучало легкое беспокойство, когда я спросил:

– Твои родители не будут шокированы моим вторжением?

Зазвенел лукавый смех.

– Они были бы очень рады познакомиться, особенно отец, твой большой поклонник. Но, к сожалению, их нет дома. Они где-то в Азии. Китай, Япония.

– Как это все странно, – вырвалось у меня помимо воли. – Ты мне снишься или все просто?

– Я хочу тебе сниться. Простой прекрасный сон. Каждую ночь.

Мне немедленно вспомнился навязчивый сон, несколько последних лет регулярно вторгавшийся в беспомощный ночной разум: приходит человек и читает стихи, темные, тревожащие, как катрены Нострадамуса Я с радостью поменял его на Ханну каждую ночь. И потому охотно принял ее предложение войти в дом, который поражал неожиданно просторным залом и красивейшей лестницей на второй этаж. Но еще большее впечатление производили подробности: хорошие картины на стенах и между ними скрипки – всех размеров, от карманной до альта! Мои круглые глаза рассмешили хозяйку и вынудили дать разъяснения. Она дочь скрипичного мастера. Теперь была очередь смеяться мне – над собственной глупостью, но я не успел. Звук, негромкий, но явный, уловили мы с Ханной одновременно. Он послышался из комнаты на втором этаже, звук от падения предмета.

По удивленному лицу хозяйки я понял, что гость в комнате за витражным стеклом непрошенный. И рефлекторно напряг мышцы, поискав глазами, чем бы вооружиться. Но не успел и на сей раз. Дверь отворилась и на террасу вышел абсолютно голый парень, очень бледнокожий и огненно-рыжий. Не хватало только рогов. Увидев нас, он удрал в комнату. Раздался грохот, неразборчивая речь. Ханна вышла из ступора и буквально взвилась на месте.

– Дитрих, – завопила она – как ты сюда попал? Что ты тут делаешь?

– Мы уже уходим, – послышалось из-за двери.

– Мы?!

Дверь с витражным стеклом открылась и на балкон-террасу второго этажа, как на сцену домашнего театра, вывалились двое: рыжий Дитрих и его приятель, жгучий брюнет, женоподобный мальчик, на мокрых, красных губах которого застыла улыбка идиота. Парни явно пребывали под кайфом, а беспорядок в одежде слишком прозрачно указывал на голубой тон их отношений. Дитрих, кем бы он не приходился Ханне, вызывал во мне отвращение с первой секунды. Девушка явно была в шоке, и рыжий, пользуясь ее замешательством, пошел в атаку.

– Это дом моего отца, и я имею право делать здесь, что хочу, ясно тебе, сестричка?! – заорал он, вращая глазами, полными дури. – Ты презираешь меня, а чем ты лучше? Ты такая же шлюха, как твоя мать и все вы. Мы – голубая кровь, а вы плебс. Уходи ты и забирай своего грязного дружка, а я остаюсь. Вам помочь?

Показалось, что у бахвала и рога выросли, пока он свергался с лестницы и устремлялся к нам. Пришлось помочь товарищу вылететь в дверь, пересчитать оставшиеся ступеньки и улечься на лужайке. Жгучий брюнет лунатической походкой последовал за любовником.

– Ужас, ужас, ужас! – пробормотала Ханна.

– Что это было?

– Этот урод не мой брат! У первой жены моего отца был ребенок, а когда она умерла, отец сделал для него все, чтобы тот стал настоящим мужчиной. А получился гей. Черт бы с ним, природа сильнее наших благих намерений, но он и как человек полное ничтожество. Паразит, наглец и наркоман.

– Я бы не отказался от чая.

Ханна рассмеялась, реагируя на неожиданную смену темы.

– Я не смогла так быстро выкинуть из головы Дитриха, как это, к моему полному восторгу, сделал ты, выкинув его за дверь.

– А теперь?

– Чисто!

И выпадают нам ночи, как счастье, которые получаются каким-то образом неправдоподобно огромными, с расширяющимися куда-то в темные глубины стенами, с возносящимися до звездного неба сводами и молчанием, беременным музыкой. За огромным овальным столом с темной, благородной породы дерева столешницей мы пили ароматный чай и коньяк из огромных круглых бокалов и всматривались друг в друга, как в новый мир. Совершенная красота девушки, энергия, излучаемая каждой клеточкой сияющей кожи и зеленым огнем глаз, заставили бы плясать кисти в руках любого настоящего живописца. Женскую красоту не описать словами, потому что слова при этом вдруг изменяются и смотрят иронично. Нога превращается в ножку и т. д. Я просто не мог налюбоваться на нее и слушал ее, как прекрасную музыку. В полном молчании. Ханна нарушила его первой. Она указала на скрипку в самом центре композиции.

– Это копия того Гварнери, любимой скрипки Паганини. Очень удачная, звук как у пушки. Эти другие – копии Страдивари и Амати. Очень хорошие копии и дорогие. Но это наш большой секрет. Ты никому не скажешь?

– Уже забыл. Но очень хочется подержать их в руках и даже поиграть на Пушке.

– Прямо сейчас?!

– Потом. Сейчас у нас тихий час и я на уровне Песни песней или даже выше, на уровне Allegro molto Сороковой симфонии. Когда смотрю на тебя.