Томми и К°

— Сестра рассказывала, что ты был так любезен с ней, — заверил Птенчик Джека. — Сначала ей показалось не слишком вежливым то, что ты отказался одолжить ей денег. Но когда я ей все объяснил...

— Да, с моей стороны это было очень глупо, — перебил его Джек. — Теперь я это вижу. Сегодня утром я отправился к ней объясняться. Но ее уже не было, а миссис Поустуисл, как я понял, считает, что лучше все оставить как есть. Я ужасно себя за все это корю.

— Милый мой, не стоит себя ни в чем винить, — сказал ему Птенчик. — Ты вел себя достойно. Сегодня вечером она зайдет за мной в Клуб и хочет специально поблагодарить тебя за все.

— Нет, лучше не надо! — запротестовал Джек.

— Ерунда! — воскликнул Птенчик.

— Ты должен меня извинить, — отбивался Джек Херринг. — Я бы не хотел прослыть грубияном, но мне бы лучше с ней не встречаться.

— А вот и она! — воскликнул Птенчик, принимая в этот самый момент карточку из рук старого Гослина. — Ей твое поведение покажется странным.

— И все же я не могу! — повторял бедняга Джек.

— Нет, это невежливо! — заметил Сомервиль.

— Пошел ты! — заметил Джек. — Вот ты с ней и встречайся!

— Она не ко мне сюда пришла, — пояснил Сомервиль

— Нет, и к тебе! — поправил его Птенчик. — Я позабыл, она обоих вас хочет видеть.

— Если я ее увижу, — сказал Джек, — я расскажу ей всю правду!

— Знаешь ли, — сказал Сомервиль, — сдается мне, что так оно лучше всего.

Мисс Балстроуд сидела в вестибюле. Джек Херринг и Сомервиль нашли, что нынешний ее менее вызывающий туалет идет ей гораздо больше.

— Вот он! — победно провозгласил Птенчик. — Вот он, Джек Херринг! А вот Сомервиль. Ты не поверишь, мне едва удалось заставить их выйти к тебе! Бедняга Джек, он у нас всегда такой застенчивый!

Мисс Балстроуд поднялась. Сказала, что у нее нет слов, чтобы отблагодарить джентльменов за оказанную ей любезность. Казалось, мисс Балстроуд пребывает в крайнем волнении. Голос ее дрожал от полноты чувств.

— Погодите, мисс Балстроуд, — сказал Джек Херринг, — прежде всего мне хотелось бы признаться вам, что мы все время принимали вас за вашего брата, только переодетого в женское платье.

— О! — воскликнул Птенчик. — Так вот в чем дело! Ну, если бы я знал...

Птенчик осекся, решив, что лучше не продолжать. Тут Сомервиль схватил его за плечи и, резко встряхнув, поставил рядом с сестрой, так что его освещал свет газового рожка.

— Ах, мерзавец ты этакий! — сказал Сомервиль. — Ведь это ты и был!

И Птенчик, сознавая, что игра окончена, но довольный, что шутка оказалась не полностью односторонней, сознался.

В тот вечер Джек Херринг и Сомервиль, адвокат без практики, отправились с Джонни и его сестрой в театр. Мисс Балстроуд весьма понравился Джек Херринг, о чем она и призналась своему брату. Однако Сомервиль, адвокат без практики, понравился ей даже больше, и впоследствии, будучи подвержена перекрестному опросу, когда Сомервиль уже перестал быть адвокатом без практики, она призналась Сомервилю в этом сама.

Но этот сюжет не имеет отношения к нашей истории, которая завершается тем, что мисс Балстроуд явилась на встречу, назначенную в понедельник мистером Джоуэтом «мисс Монтгомери», и тем обеспечила рекламу Мраморного Мыла на обороте журнала «Хорошее настроение». На целых полгода и за двадцать пять фунтов в неделю.

ИСТОРИЯ СЕДЬМАЯ Как Дик Дэнверс выступал просителем

Уильям Клодд утер лоб, отложил отвертку и, отступив на шаг, с видимым удовольствием оглядел результат своих трудов.

— Ну прямо-таки книжный шкаф! — сказал себе Уильям Клодд. — Можно хоть полчаса в этой комнате проторчать, все равно ни за что не догадаешься, что это вовсе не книжный шкаф.

А сотворил Уильям Клодд следующее: он составил по своему собственному проекту некую конструкцию как бы из четырех полок, уставленных творениями, предполагавшими концентрацию мысли и эрудиции. На самом деле это был не книжный шкаф, а простые доски, вместо же настоящих книг — одни корешки томов, содержимое которых уже давно проследовало в переработку на бумажную фабрику. Этот искусный камуфляж Уильям Клодд соорудил при помощи отвертки поверх небольшого пианино, стоящего в углу редакторского помещения «Хорошего настроения». Несколько настоящих книг, сложенных стопкой на крышке пианино, способствовали ощущению подлинности картины. Как справедливо заметил Уильям Клодд, случайный посетитель вполне мог бы обмануться.

— Если оказаться в комнате в тот момент, когда она разучивает свои гаммы, обман живо рассеется! — заметил редактор «Хорошего настроения», некий Питер Хоуп. Слова его прозвучали с горечью.

— Вы же не вечно здесь торчите, — сказал Клодд. — А она часами бывает дома одна. Чем ей еще заняться? Кроме того, вы скоро к этому привыкнете.

— Насколько я могу заметить, вы привыкнуть и не пытаетесь! — рявкнул Питер Хоуп. — Стоит ей сесть за пианино, как вас уж и след простыл!