Томми и К°

День ото дня богемное окружение дивилось и негодовало все более и более. Юный Питерс оказался даже не джентльменом. Проявлять знаки внимания он полностью предоставил ей. Именно мисс Рэмсботэм помогала Питерсу надеть пальто и лишь после этого сама накидывала свой плащ; она таскала всякие свертки, она вслед за ним входила в ресторан и выходила оттуда. Лишь заметив, что за ними кто-то наблюдает, Питерс предпринимал попытку принять на себя ритуал мужской опеки. Он грубил ей, препирался с ней при людях, открыто ею пренебрегал. Богема кипела бессильной злобой, однако вынуждена была признать: что касалось самой мисс Рэмсботэм, такого счастья, какое доставил ей этот Питерс, всеми усилиями своего содружества богемное окружение доставить ей не смогло. В глазах ее появился мягкий свет, и они тотчас наполнились необыкновенной глубиной и выразительностью. Энергия, которая так и била в этой женщине ключом, теперь пробуждалась в ней волнами, и обычно пылавшие щеки то розовели, то бледнели. Любовь вдохнула жизнь в ее густые темные волосы, и они обрели загадочность, полутона.

Эта женщина молодела на глазах. Она посвежела. В ней стало явным спавшее до поры томление естества; в ней проснулась женственность. Голос обрел новые звучания, выдавая скрытые возможности натуры. Богемное окружение поздравило себя с тем, что, в конце концов, все это дело может возыметь неплохой результат.

Но тут обожаемый Питерс все испортил, полностью проявив свою натуру и, вопреки всем светским условностям, влюбившись сам и по-настоящему в юную продавщицу кондитерской. И лучшее, что он смог придумать в данных обстоятельствах, — это рассказать все мисс Рэмсботэм, предоставив ей самой решать, как теперь быть.

Мисс Рэмсботэм повела себя так, как предсказал бы всякий, кто ее хорошо знал. Возможно, в тиши своей маленькой и славной четырехкомнатной квартирки, что располагалась над ателье в доме по Мэрилбоун-Роуд, отослав на выходной свою строгую и важную служанку, мисс Рэмсботэм и пролила кое-какие слезы. Но даже если и так, их на лице ее не осталось и следа, дабы не омрачать благоденствие мистера Питерса. Мисс Рэмсботэм лишь поблагодарила его за откровенность и, приняв на себя толику боли, избавила их обоих от осложнений в будущем. Что было вполне понятно: ведь она знала, что по-настоящему он никогда не любил ее. Мисс Рэмсботэм считала Питерса мужчиной, который никогда не полюбит в общепринятом значении этого слова, — при этом мисс Рэмсботэм не добавляла, что сам Питерс этого мнения не разделяет, — и раз так, раз он просто позволяет себя любить, значит, они вместе будут счастливы. Но случилось иначе — что ж, хорошо, что ясность к нему пришла достаточно рано. Итак, готов ли он принять ее совет?

Мистер Питерс был искренне признателен, да и как могло быть иначе, и изъявил готовность принять любое предложение мисс Рэмсботэм. Сказал, что чувствует, как низко поступил, что ему стыдно за себя и что он во всем доверяется мисс Рэмсботэм, которую всегда считал истинным своим другом и тому подобное.

Предложение мисс Рэмсботэм было таково: мистер Питере, не будучи крепок телом, как и умом, помнится, поговаривал о том, что хочет попутешествовать. Поскольку сейчас у него никаких особых дел нет, почему бы ему не воспользоваться возможностью и не навестить своего единственного зажиточного родственника-фермера, живущего в Канаде. Тем временем пусть мисс Пегги оставит работу в кондитерской и переедет жить к мисс Рэмсботэм. Пока стоит воздержаться от помолвки — достаточно одной договоренности. Мисс Рэмсботэм не спорит, мисс Пегги — девушка милая, славная, чудная. Но все же ей не хватает образованности, немного подучиться в манерах и поведении ведь не помешает, правда? Если же по возвращении из поездки через полгода мистер Питерс останется верен своему решению, как и Пегги будет готова выйти за него, дело будет обстоять намного проще, не так ли?

Засим последовали новые уверения в вечной благодарности. Мисс Рэмсботэм их решительно отмела. Для нее удовольствие жить в обществе молодой, неглупой девушки, просвещать ее, формировать ее характер — такое приятное занятие.

Словом, вышло так, что мистер Реджинальд Питерс на время покинул богемный крут, чем мало у кого вызвал сожаление, уступив место некой Пегги Натком, наиочаровательнейшему для мужского глаза существу. У нее были волнистые цвета льна волосы, щечки — точно лепестки дикой розы, носик — точь-в-точь такой, каким Теннисон наделил дочь своего мельника, а ротик — достойный буколик Лоутера во дни их славы. Добавьте к тому резвую грациозность котенка и чарующую беспомощность младенца в распашонке, и вы сможете простить мистеру Реджинальду Питерсу его вероломство. Переводя глаза с феи на земную женщину, богема позабыла про свои обвинения. О том, что фея была тупа, как верблюд, самодовольна, как свинья, и ленива, как негр, богема и понятия не имела. И пока фигура и внешность феи оставались без изменений, богема, что бы там кто ни говорил, почитала ее за фею. Я имею в виду мужскую часть нашей богемы.