Томмазо Кампанелла

В том же первом письме Галилею, где он говорил о своей «Астрономии», Кампанелла упомянул и другое свое сочинение, которому придавал большой и глубокий смысл: «О признаках гибели мира в огне», — «но не о полной гибели, — пояснял он, — а о некоем обновлении, о котором свидетельствуют новые явления» (25, стр. 167). Мысль эта давно занимала Кампанеллу — едва ли не с проповедей о конце света в канун калабрийского заговора. «Я предсказал смерть мира в огне, как учили Гераклит и св. Петр, — писал он еще в книге „О способности вещей к ощущению“. — Следовательно, этот организм погибнет, но бог возродит его в какой-нибудь иной, более высокой форме» (24, стр. 33). «Когда все движения неподвижных и блуждающих звезд вернутся к их исходному началу, тогда завершится превращение всех вещей и путь мировой жизни и настанет то, что вечный Разум сочтет прекрасным и благим», — пророчествовал Кампанелла в «Великом итоге» (26, стр. 218). Данные астрономических наблюдений об изменчивости неба, о появлении новых звезд Кампанелла использовал для своей теории о всеобщей изменчивости космоса. И здесь он пришел в столкновение с коперниканством. В противоположность современной ему астрономии он не признавал вечности и «раз-навсегда-данности» небесных движений: реформа календаря не может быть вечной, писал он папе Урбану VIII, «потому что небо движется не так, как думал Коперник, или Птолемей, или Аристотель, или Платон и другие, но как желает бог» (25, стр. 224).

В теологической форме Кампанелла выражал мысль об изменчивости всего мира, в том числе законов движения небесных тел. «Я вижу, что Солнце приближается к Земле и постоянно находится в движении, как на то указывают пятна, открытые Галилеем; следовательно, все вещи нашей системы должны быть обращены в огонь, как учили Гераклит и апостол Петр», — писал он в «Космологии» (48, стр. 46).

Сама по себе мысль о том, что миры-системы, в том числе и наш мир-система, не вечны и, раз возникнув, неизбежно погибнут, была глубокой диалектической догадкой, правда принявшей теологическую форму. Мысль о предстоящем конце света и предшествующем ему глубоком и радикальном изменении, обновлении мира была связана с утопическими идеями Кампанеллы-политика. В движении звезд он хотел увидеть знамения приближающихся великих перемен. Астрономия сменялась астрологией, а та в свою очередь оборачивалась эсхатологическими пророчествами. «Теперь очевидна многообразная нерегулярность в движении звезд и положении планет и полюсов… и, следовательно, мы находимся в конце века…» (48, стр. 94).

Именно вопросы, затронутые в книге «О признаках гибели мира в огне», собирался обсудить с Галилеем Кампанелла, когда писал ему из неаполитанской тюрьмы свое первое письмо. А 20 лет спустя в Риме, получив «Диалоги» Галилея, он высказывал сожаление, что в сочинении его великого друга не затронуты «желательнейшие для меня вещи» — речь шла о тех самых «аномалиях» и отклонениях в движении светил, в которых калабрийский философ видел признаки грядущих перемен. «Все эти древние истины относительно новых миров, новых светил, новых систем, новых народов и т. д. суть начало нового века!» (25, стр. 240, 241).

Галилей не ответил. Новая наука рождалась ценой освобождения от мистических, магических, астрологических идей. Натурфилософ эпохи Возрождения и ученый Нового времени говорили на разных языках.

И только один раз за 40 лет Галилей удостоил ответом своего многолетнего друга, защитника, оппонента. Мы не знаем, дошел ли ответ до Кампанеллы. Но на полях одной из своих рукописей Галилей написал: «Падре Кампанелле. Я предпочитаю найти одну истину, хотя бы и в незначительных вещах, нежели долго спорить о величайших вопросах, не достигая никакой истины».

И много лет спустя один из учеников Галилея вспоминал высказывания учителя: «Сколько прекрасных мыслей, сколько блуждающих предположений зарождались в этом поразительном и блистательном уме, и все они обладали правдоподобием. И если бы они пришли на ум другим, то сразу же были бы явлены свету как новая и хорошо обоснованная философия. Но как вы думаете, что ответил он падре Кампанелле, который посоветовал ему это? Что он ни в коем случае не хотел бы сотней или большим числом видимых предположений относительно природных вещей опорочить и потерять преимущество всего десятка или дюжины им открытых, истинность которых была бы им доказана».

Когда М. Мерсенн предложил прислать новую книгу Кампанеллы Рене Декарту, тот ответил своему старому советнику и другу: «Те вещи Кампанеллы, которые я видел раньше, не позволяют мне ожидать ничего хорошего от его книги; я благодарен Вам за Ваше предложение прислать мне ее, но я не испытываю ни малейшего желания ее видеть».

Наука и философия Нового времени прощалась с натурфилософией Возрождения. Разрыв был болезненным, но он был необходим.

Глава 5. Сенсуализм и магия