Томление духа

— Жена — это жена, — с деланным равнодушием произнес человечек. — У какого еврея нет хорошей жены?

Слязкин пискливо застонал, смешав стон с добродушным умиленным смешком.

— Чудесно сказано. Мне так и кажется, что я ее где-то видел. Я попросил бы позволения поцеловать вас, если бы был в другом положении. Потому что еврейская женщина …ммэ… самая удивительная женщина в мире. Вся будущая литература сделается апофеозом еврейской женщины. Иудаизм знает только мать, но никогда не знал проститутку. Вы скоро убедитесь в этом. Однако почему так долго не приходит доктор?

— Один секунд, — отозвался служитель Сергей.

Толстенький человечек потянул руку и положил возле больного еврейский молитвенник в рыжем кожаном переплете.

— Вот, — сказал он коротко. — Совсем даже не испортилось.

Слязкин взглянул и тотчас же прикрыл голубыми веками свои умные детские глаза.

— Эта книга, — произнес он, не открывая глаз и сделал большую паузу. — Эта книга, — он опять помолчал. — С этою книгой я никогда не расстанусь… никогда… А!

Он взглянул на толстенького человечка и продолжал:

— Мой покойный отец молился по этой книге. Я только что из синагоги и никогда еще… никогда за всю жизнь я так… Однако, необыкновенно странно, что до сих пор нет доктора. Голубчик, — обратился он к служителю, — пойдите и скажите вашему господину доктору, что я кланяюсь и хочу умирать.

Сергей отправился и застал доктора в беседе с дамой, которую часто видел. Доктор Верстов, посмеиваясь над собой, лениво говорил ей:

— Поздравьте: сегодня жена опять уложила вещи. Даже купила билет в Москву. Непонятная женщина!

Дама уже шесть лет была тайно влюблена в Верстова. Доктор догадывался об этом, но ему лень было что-нибудь предпринять, и их роман вяло тянулся без вспышки и без разрешения. Верстов не хотел замечать, что дама понемногу блекла, ее волосы седели, она начинала горбиться.

— Зачем вы ее удержали? — спросила дама и умоляюще-влюбленно посмотрела на него.

— Сама удержалась, — ответил небрежно доктор. — Живуча как кошка. Чего тебе, Сергей?

Сергей, посмеиваясь, доложил:

— Господин этот кланяются и просят. Непонятные из себя.

— В самом деле, — вспомнил доктор. — Чего это он под лошадь кидается?

Он кивнул даме и повернулся.

— Я вам завтра позвоню, — сказала дама.

— Ну, звоните.

Слязкин думал поразить доктора Верстова, и в тревоге, которую тот должен был обнаружить, Михаил Иосифович заранее черпал некоторое успокоение.

Но Верстов совершенно спокойно осведомился, как будто встречал здесь Слязкина каждый день:

— Чего вы под лошадь кидаетесь? Это вредно для здоровья, молодой человек.

Приват-доцент ответил:

— Доктор, спасите меня… Допрыгался… Калека… пришли полюбоваться…

Он начинал заговариваться. Его раздели, и начался осмотр. Теперь больной кричал и выл так, что было слышно по всему длинному коридору.

Толстенький низенький человечек терпеливо ждал в приемной более часу. Верстов вышел к нему.

— Вы родственник?

— Почему родственник? Я случайно видел, что?

— Поправится. Немного помяло, мы перевязали. Вообще люди так легко не умирают. Через две недели встанет с… сын. Можете зайти к нему; он просил, кажется.

Человечек вошел в светлую, необыкновенно чистую комнату, где за ширмами против окна лежал больной. Он был забинтован, и в чистом свежем белье производил впечатление бодрого, благообразного человечка.

— Вот какой я! — произнес Слязкин. — Где та книга? Эти палачи мучили меня воистину инквизиторскими приемами Вельзевула и его свиты. Мне было бы несравненно легче, если бы эта чудесная книга была со мной.

Человечек опять протянул ему еврейский молитвенник.

— Положите ее ко мне на одеяло, — промолвил Слязкин ослабевшим голосом. — Этот квадратный шрифт, в который впитались… впитались слезы… слезы несчастного народа, который первый… ммэ… У меня к вам просьба, дорогой мой. Вы видите, я всеми покинут… и ваш знаменитый доктор, между нами говоря, оказался свиньей… Впрочем, его ждет огромная будущность и куча денег… Бели бы вы позвонили по телефону Яшевскому и сообщили ему все то, чему были грустным свидетелем, то он еще сегодня навестил бы меня.

— Хорошо, — картавя отозвался человечек. — Его номер в телефонной книжке?

— Яшевский. Кто же его не знает? Это великое имя, но в его сердце положительно пустыня Сахара. Мой лучший друг. И затем, дорогой мой… — Слязкин закрыл глаза, и человечек подивился страдальческому выражению его осунувшегося лица. — Отыщите мне священника.

— Что? — спросил человечек. — Какого священника?

Приват-доцент спокойно ответил:

— Уверяю вас, мой дорогой, что мне безразлично какого: толстого или тонкого, даже горбатого, если уж он так вам понравился. Но только православного священника. Ваш знаменитый хирург пытается меня обмануть, но я чувствую, что кровавый призрак пригрозил мне костлявым пальцем. Перед тем, как кончить свое земное странствование, я должен сделать кое-какие распоряжения.

Слязкин открыл глаза и невинно поглядел на толстенького человечка.

— Я до сих пор не знаю как ваша фамилия? Может быть, вы сказали, но я не запомнил, извините.

Человечек старался не встретиться со взглядом больного.