– Ты прав, очень странный парень. Живет здесь, кажется, его зовут Костя. Живет с матерью. Знает несколько языков, прочитал много всяких разных книг, но всю жизнь одинок. Как следствие, серьезно озлоблен на весь белый свет.
Таня покачала головой и хлопнула Петра Аркадьевича по плечу.
– Пять баллов, дядя Петя.
– Просто я любопытный и внимательный.
Я еще несколько секунд смотрел на Константина Самохвалова, изучал его. И тут случилось страшное…
Мужчина скосил на меня взгляд. Сначала бегло – глянул и отвернулся – потом заинтересовался и вскоре уже не мигая пожирал меня глазами. В этот момент я заметил, что одна рука у него была одета в черную перчатку.
«О, черт!» – подумал я и быстро отвел взгляд в сторону.
Тем временем прощание заканчивалось. Люди шушукались вокруг и старались протиснуться поближе к подъезду, операторы снимали, фоторепортеры сверкали вспышками, какие-то люди в черных костюмах занимались родителями Ольги и еще двумя пожилыми (скорее, внезапно постаревшими) людьми – родителями Максима. Они до сего дня даже не были знакомы друг с другом, и всю оставшуюся жизнь будут проклинать свое знакомство, произошедшее в таких обстоятельствах.
Гробы погрузили в катафалк, народ стал растекаться – кто-то по своим машинам, кто-то в поисках свободного места в автобусах. Двор стал пустеть.
– Вы поедете? – спросил дядя Петя.
– Я точно нет, – сказала Таня. – Я увидела все, что мне нужно.
– А я поеду. Жаль ребяток, горсточку земли хоть брошу. Вы меня дождетесь?
– Да, – сказал я. – Мы же договорились.
Старик с облегчением кивнул и побрел к одному из автобусов. Я обернулся к углу дома. Страшный человек в одной черной перчатке исчез.
Константин Самохвалов, разумеется, на кладбище не поехал, хотя при желании мог бы забраться на какое-нибудь свободное место в одном из десятка автобусов, пригнанных муниципалитетом. Костя не был знаком с погибшими и не считал нужным оказывать им почести. После прощания он сунул руки в карманы своих, как всегда, безупречно отутюженных брюк и побрел прочь. Обогнул дом, прошел мимо ряда гаражей. Где-то на середине пути огляделся воровато, нырнул в один из узких проемов между бетонных боксов. Там он расстегнул брюки и с нескрываемым удовольствием помочился. Он понимал, что его можно увидеть из любого окна (и наверняка кто-то видел и узнал даже со спины), но в этом было какое-то новое для него чувство. Ему стало нравиться хулиганить. Впрочем, нет, ему стало нравиться делать гадости.
Застегнув брюки, он вышел обратно на дорожку, пригладил волосы и так же беззаботно направился дальше – к следующему по Тополиной улице дому.
В гробу он видал эти похороны и эту шумиху, связанную с гибелью молодых людей, которые большинству присутствующих не были ни братьями-сестрами, ни друзьями, ни даже соседями. Вероятнее всего, эти Ромео и Джульетта местного разлива получили заслуженную кару. Нельзя быть безудержно счастливыми, когда вокруг так много несправедливости. Нельзя радоваться жизни, не привнеся в эту жизнь ничего нового, то есть нельзя брать, не заплатив. Нельзя, нельзя, нельзя… Они ничего не привнесли, ничего не оставили, вот их и прибрали.
– Нельзя, – пробубнил он вслух.
На углу он снова остановился. На этот раз – по более уважительной причине. Сверху прямо на него полетел какой-то предмет. Константин едва успел заметить и очень вовремя остановился – всего в метре от того места, где он стоял, на асфальт плюхнулся использованный презерватив. Более того, перевязанный узлом и с содержимым внутри.
Константин побагровел. Руки в карманах стали сжиматься в кулаки…
Вот ведь как… ни раньше, ни позже, вот именно сегодня, в этот самый временной промежуток, в эту самую гребаную секунду – и не прямо в голову, а чуть-чуть впереди, чтобы разглядел во всех подробностях – надо было бросить ему эту мерзкую штуку!
Он поднял голову. В самое последнее мгновение засек «бомбометателя» – парень на четвертом этаже закрыл створки застекленного балкона и исчез в глубине квартиры.
Константин вынул руки из карманов, огляделся. Возле гаражей всегда хватало камней – хороших таких камушков, грязных, склизких и увесистых. Сейчас он им засветит, сейчас он им покажет такую кузькину мать, какая не снилась американцам в период Карибского кризиса…
Он взял парочку камушков в руки, развернулся и, не глядя, запульнул в стекла.
Один! Второй!
Вжж-вжжж!
Один выстрел оказался холостым – снаряд попал в стену между маленькими окошками подъезда. Однако второй камень достиг цели. Створка застекленного балкона надломилась, одна половина стекла провалилась внутрь, вторая полетела вниз. Константин едва успел отскочить.
Он был в восторге. О, это ни с чем не сравнимое удовольствие!
– Хаааа!!!
Он решил закрепить успех. Тут же подхватил еще пригоршню камешков и направил их в соседние целые створки балкона на четвертом этаже. Это была целая автоматная очередь, разнесшая балконные рамы вдребезги. Вниз посыпался стеклянный дождь.
– Засунь его себе в глотку, тварь!!! – проорал Костя…
… и трусовато рванул за угол.