Томка. Тополиная, 13

Нельзя сказать, чтобы он радовался соседским неудачам и проблемам. Вовсе нет. Но в восприятии чужой беды он по духу был близок к журналистам: на всех закрытых семинарах и курсах для пишущей и вещающей братии неустанно повторяется, что лучшие дни для профессионального журналиста – это дни больших событий и катаклизмов, ибо только в такое беспокойное время у журналиста начинается серьезная работа, в которой он может показать то, чему его научили. Все это, разумеется, не указывает на черствость и гнусную бессердечность журналюг – работа бойца спецназа, например, тоже заключается в том, чтобы бегать, бить и стрелять, но почему-то никому не приходит в голову называть его грязным садистом.

Старик в свои запредельные годы уже по состоянию здоровья не мог быть ни садистом, ни мазохистом, но всегда оживал, когда успеха на этом поприще добивался кто-то из соседей. А успехов у них в последнее время наблюдалось всё больше.

Он еще немного помял сигару в руках, потом отложил ее, передумав курить, налил себе в бокал немного коньяка и снова подкатился к окну. Во дворе на бортике детской песочницы сидел тот противный гармонист в тельняшке. Старик сейчас не мог его слышать и не видел его лица, но был уверен, что Петр горланит одну из тех отвратительных песен, что были написаны во времена строительства Днепрогэса и охоты на космополитов.

Да чтоб ты сдох, скотина!

Старик залпом выпил свои праздничные сто граммов и едва не хватил бокал об пол. Удержался в последний момент. Лечащий врач велел не волноваться ни при каких обстоятельствах, поскольку сильный стресс может его укокошить на месте. Радоваться чужой беде – да, но не прикармливать свою. С другой стороны, «не волноваться» – стандартный совет, следовать которому так же трудно, как уговорить задницу не пугать унитаз после соленых огурцов, запитых молоком. И едва ли лечащий врач, у которого таких едва тепленьких стариков в районе наберется целый вагон, вкладывал в свои слова хоть толику искренней заботы.

Старик откатился от окна кухни, выехал в коридор и, не сбрасывая скорости на поворотах, переместился в темную спальню. Свет включать не стал.

Дыхание участилось. Здесь за окном его ожидал совершенно иной пейзаж. Солнце почти село, только огненно-рыжий край простреливал частокол далекой березовой рощи. Мрачный пустырь отходил ко сну, всего через несколько минут здесь будет черным-черно, и смотреть в окно с этой стороны будет не только неинтересно, но и страшно.

Старик подкатил кресло ближе, со вздохом опустил руки на подоконник. Пришла пора ежевечерней медитации…

В последнее время ему почему-то виделась девушка в белом. Платье было длинное, роскошное, но на подвенечное не похоже, на ногах – белые же туфли. Волосы черные и тоже длинные, заплетены в толстую, похожую на канат, косу. В волосах что-то блестит, какая-то брошь вроде крылышек бабочки или чего-то подобного. Девушка улыбается, машет рукой, будто прощается, и постепенно исчезает – просто тает в тумане. Зато вместо нее появляется Нечто. У старика до сих пор не было никаких мыслей относительно персоны этого второго типа, а так хотелось узнать, что означает видение. Спросить у кого-нибудь – сочтут сумасшедшим и решат, что чудаковатый ветеран всех мировых войн и чуть ли не соратник Багратиона вечерами балуется травкой.

Хотя кто здесь помнит о его существовании?

Этот второй был невысоким, почти маленьким типом самой омерзительной наружности. Круглое личико его отливало желтизной, во рту не хватало половины зубов, вместо ушей висели два изрядно пожеванных пельменя. Руки до колен, как у обезьяны, ноги кривые… словом, гепатитный Голлум. Почему он появляется вновь и вновь и что ему нужно, старик не знал, но почему-то подозревал, что «желтый фраер», как он мысленно окрестил его, появляется неспроста. Возможно, он один из тех, кто…

Он не успел додумать. Зазвонил мобильный телефон.

– А, черт!!!

Старик чуть не подпрыгнул в своем кресле. Он посмотрел в окно. Солнце исчезло, на пустырь опустилась непроглядная ночь.

Телефон бился в конвульсиях в кармане халата, заливаясь звонким детским смехом. Когда-то этот звоночек старика забавлял, а сейчас звучал зловеще.

– Заткнись, сволочь! Ну, кто там еще?

Он осекся. На светящемся нежно-голубом дисплее красовалась надпись: «Номер не определен». Несколько секунд он просто держал трубку в руках, глядя на дисплей в надежде, что у таинственного абонента лопнет терпение. Но тот не унимался.

– Господи, ну что тебе?

Он вздохнул и нажал кнопку приема вызова.

– Алло, слушаю! Кто в такую рань?! Трубка только молча дышала.

– Алло, говорите, чтоб вам!

Кто-то глубоко вздохнул, затем шепотом произнес: – Да…

– Чего?! – не понял старик. Секундная пауза, затем снова: – Да… да…

Три коротких гудка – и тишина Старик бросил телефон на пол.

7