Томек в стране фараонов

Наступило молчание. Они курили трубки, потягивали банановое пиво, взаимно друг друга изучали. Наконец, колдун огласил свой вердикт:

– Это ригилах-сукуо[150]…

Кисуму почувствовал, как сердце его похолодело от страха. Колдун указал на злого духа, который обычно селился в ногах человека. Один из старших сыновей Кисуму, двенадцатилетний Автоний, родился с искривленной стопой правой ноги. Колдун отвел тогда чары и заявил, что усыпил злого духа, но тот может проснуться, когда мальчик вступит в период созревания.

– Ты считаешь, что дух проснулся? – Кисуму поднялся с места и возвышался сейчас над колдуном.

– Да, проснулся! Проснулся! – колдун чувствовал за собой силу, ибо деревенские были на его стороне.

Кисуму снова сел. На них упало столько бед… Кисуму был знаком с христианским учением, позволил окрестить сына, но убежденность, что колдун общается с духами, сидела в нем также непоколебимо, как и все наследство предков.

– Он его отметил! Отметил с детства, – шипел колдун. – Он его выбрал для себя, поселился у него в ноге. И сидит там!

Кисуму не мог оторвать от него глаз.

– Он хотел меня извести. Наслал льва, чтобы тот меня убил… Наслал льва… – шептал он почти в беспамятстве и уже сам не знал, о ком говорит – о сыне или о злом духе.

– Значит, ты понял, вождь. Пусть тебя бережет твой амулет, – уже спокойно проговорил колдун и тяжело поднялся.

Кисуму проводил его, потом снова уселся и стал внимательно вглядываться в Автония, а чем пристальней становился его взгляд, тем больше замечал он в глазах сына хищные отблески, какие запомнились ему в глазах льва.

Агоа тем временем снова рассказывала сказку:

«Однажды удав боа обвился вокруг лианы, чтобы побаловаться, как это делают маленькие мальчики. Как раз мимо проходил слон. Когда он увидел, что змей совсем беззащитен и сам себя связал, слон довольно рассмеялся. Он теперь был хозяином жизни и смерти ловкого ползуна.

«Смилуйся надо мной, слон! Смилуйся!», – умолял его змей.

«А что мне от этого будет?», – слон поднял хобот и стал раскачивать лиану.

«Обещаю, что когда бы ты меня не позвал, я всегда приду к тебе на помощь».

Слон задумался. В его большой голове появилась мысль, что неплохо было бы иметь такого мощного союзника.

«Смилуйся, слон!», – снова просил его боа. – У меня столько маленьких деток… Нехорошо лишать жизни их отца».

«И то правда», – подумал слон, но вслух сказал:

«А ты имел жалость к моим детям, которых душил в изгибах своего громадного тела? Да у них и возможности не было просить тебя о милости. Душил и все… Б-р-р…», – слон тряхнул и раскачал лиану. Боа взлетел к самым верхушкам деревьев.

«Не заслуживает милосердия тот, кто сам не знает жалости. Но я дам тебе шанс… Если ты успеешь развернуться и упасть на землю быстрей, чем я подыму и опущу хобот, чтобы тебя раздавить, ты будешь свободен».

А змею только того и надо было. Он и со слоном вел разговоры не потому, что рассчитывал на жалость, а просто искал способ выбраться из западни. Только слон начал опускать хобот, как боа молниеносно спустился на землю и обвился вокруг слона.

«Ха! Ха! Ха! – засмеялся он. Теперь ты, господин слон, в моей власти. А у меня в сердце нет жалости. Так что, умри!».

И змей стал кусать слона в его толстый живот. Однако слон перенес укусы совсем спокойно, ведь у него на животе очень твердая кожа. Также спокойно он поднял ногу и прижал шею змея. Тот застонал от боли, отпустил слона и снова стал умолять его. Но в ответ слон размозжил ему голову.

«Нет милосердия к тому, кто сам не знает жалости», – повторил он и хоботом забросил тело змея высоко на деревья, где над ним стали издеваться злые обезьяны.»

Агоа закончила рассказ, а дети наперебой стали просить новую сказку.

– Расскажи, как змея соревновалась с леопардом.

– Нет! Об обезьянах и охотнике.

– О том, как газель обманула леопарда.

Кисуму с сожалением положил конец этой сцене. Он кивнул жене, чтобы она шла за ним и сурово посмотрел при этом на Автония. Когда Агоа подбежала к нему, он наклонился и произнес:

– Ригилах-сукуо.

Агоа с трудом подавила крик ужаса, прижав руку к губам, перевела взгляд на играющего с детьми Автония. Мальчик казался веселым, а его увечье почти не было заметно.

Барабан колдуна не смолкал всю ночь. Колдун исполнял ритуальный танец, предшествующий жертвоприношению. Для него это был и танец победы. Он одолел вождя. Весы, определяющие, кто управляет в деревне, явно качнулись в его сторону.

В деревне никто не спал, все в ужасе прислушивались к звукам барабана. Им вторили джунгли своими ночными, таинственными голосами. Утром барабан затих, умолкли и джунгли. Раздавалось лишь тысячеголосое птичье пение. Наступал прекрасный жаркий день. Люди подымались, чтобы заняться своими трудами, ночные животные ложились спать, дневные выходили на охоту.

В деревне Кисуму этот порядок был нарушен. Из нее как раз выходило жуткое шествие, направляющееся к землям пастушьих племен бахима. Так хотел колдун, он объявил, что злые чары пришли оттуда. Вели плачущего Автония, корову, козла, собаку, несли кур.

Мальчик сквозь слезы смотрел на родную хижину, на озеро.