Томек в стране фараонов

Этот обмен сведениями окончательно сломал барьер отчуждения. Британцы представились. Капитан Томас Блейк и поручик Александр Гордон возвращались из отпуска в свой родной гарнизон в Хартуме.

Когда путники представились друг другу, один из офицеров заметил:

– Прошу прощения, но ваши фамилии как-то странно звучат, даже трудно их произнести.

– Естественно, – улыбнулся Смуга. – Мы – поляки.

– Поляки? Ну-ну… И каким же ветром вас сюда занесло? – удивился Гордон.

– Это долгий рассказ.

– Вы знаете, что встреча для меня особенно приятна, потому что в моих жилах течет польская кровь. Моя мать родилась во Франции, но ее отец был поляком. Так что по дедушке я ваш соотечественник.

– Нам это тоже приятно, – Новицкий, тем не менее, принял это известие довольно сдержанно.

– Раз уж мы затеяли этот разговор, я могу еще сказать, что меня интересует история миссионерства. Известно ли вам, что первым папским посланником в Центральной Африке был поляк, Максимилиан Рылло?[133]

– Что вы говорите? – Новицкий никак этого не ожидал. – Опять наши!

– Мужественный человек был этот Рылло, – продолжал Гордон. – До этого он действовал на Ближнем Востоке и так досадил туркам, что они приговорили его к смерти, а правитель Египта, Ибрагим Паша, считал Рылло своим личным врагом и назначил цену за его голову.

– И Рылло, зная об этом, приехал в Египет?

– Да, это ведь так по-польски, – улыбнулся Гордон. – Попросил аудиенции у Ибрагима и начал со слов: «Я знаю величие твоей души и потому пришел к тебе добровольно». Его слова произвели такое громадное впечатление, что правитель дал экспедиции разрешение на выезд в Хартум.

– Тогда путешествовать было гораздо труднее, чем сейчас, – вставил Вильмовский.

– Нечего и сравнивать. Путешествия на лодке и верблюдах длились пять месяцев. Рылло достиг Хартума, но умер там от истощения в феврале 1848 года.

– Как вы прекрасно знакомы с его биографией, – Вильмовский не скрывал удивления.

– Да потому что я живу в Хартуме уже много лет и несколько раз был на его могиле. Рылло похоронили в садах миссии.

– Этот миссионер внес немалый вклад в историю этой земли, – резюмировал Вильмовский.

– Жаль, что нам он мало известен, – добавил Смуга.

Поляки с трудом скрывали свое волнение. Наверное, они были обречены каждый раз, когда до них дойдет весть о разбросанных по разным материкам поляках, внутренним взором видеть Томека, то, как он с энтузиазмом впитывает в себя информацию.

Чтобы не поддаваться унынию, все с благодарностью приняли приглашение Блейка пройти в вагон-ресторан.

– В поезде даже есть вагон-ресторан? – не мог поверить Новицкий.

– Ха! И еще какой! – ответил Гордон и, склонившись к уху моряка, шепнул:

– Там точно есть ром!

– Вот это мне подходит! – обрадовался Новицкий.

Обильный, из семи блюд ужин был подан на столиках, покрытых белыми скатертями. Обслуживал, демонстрируя просто невероятную почтительность, черный официант в необычной униформе. В центре Африки все почувствовали себя так, будто оказались в современнейшем парижском ресторане.

Однообразно текло время: сон, еда и основное развлечение – разговоры. Если бы они были одни, все крутилось бы вокруг одной темы – «фараона». Присутствие британцев позволяло немного отвлечься, забыться.

Тем для бесед хватало. Как-то Смуга завел разговор о тех кровавых событиях, которые происходили в Судане. Смуга с самого начала был заинтригован фамилией одного из офицеров и теперь решил, что настал момент, когда можно задать личный вопрос:

– Прошу прощения, но вы не родственник «того» Гордона?

– Нет. Не имею ничего общего, – усмехнулся офицер. – Ну, за исключением того, что иногда извлекаю выгоду из того впечатления, которое производит моя фамилия, – добавил он шутливым тоном. – Особенно когда я представляюсь, она неизменно вызывает почтение.

– О ком вы говорите? – спросил вырванный из дремоты Новицкий.

– Давайте начнем с начала, – вступил в разговор Блейк. – С того, как в 1819 году Мухаммад Али покорил Судан и в нем стали править продажные, жестокие египетские власти.

– Вечная история. Одни завоевывают, другие сражаются за свободу, – вздохнул Вильмовский.

– Так произошло и здесь. В 1881 году блестящий фанатик Мухаммад Ахмед призвал к священной войне против египтян и англичан. Он провозгласил себя потомком самого Магомета, присланным им мессией, Махди. Как Махди, он и вошел в историю. Махди сколотил войско из дервишей[134] и двинулся на Хартум, грабя и убивая по дороге. Египтяне позвали на помощь англичан. После долгих колебаний послали, наконец, генерала Чарльза Джорджа Гордона, чтобы он помог египтянам покинуть Хартум. Вскоре город, а в нем и Гордон, был окружен повстанческой армией. О том, что он намеревался атаковать город, сам Махди известил Гордона в весьма характерном для себя письме: «Я сжалился над своими людьми и позволю им умереть, чтобы они могли вступить в рай». После долгой осады город пал. Гордон погиб на ступенях губернаторского дворца, пронзенный копьями, а его отрезанную голову с триумфом носили по городу.