Томас Мор

Итак, ты полагаешь, что цель труда Эразма как раз в том, чтобы начать раскол и стать причиной суесловия. Скажи, пожалуйста, он смущает простой народ, который никогда и не узнал бы, о чем он пишет, если бы не люди, которых, вроде Каина, мучает зависть, когда они — как им и подобает — с поникшим лицом видят, что дым от жертвы брата поднимается вверх, а от их жертвы — стелется понизу![23] Они пытаются убить невинного человека своими нечестивыми происками, ополчаясь против истины, криками подстрекая народ к мятежу! Они могли бы успокоить его своим молчанием, однако они взбудоражили его, рассказывая ложь; напоминанием о правде им надлежит снова укротить его. В противном случае они только сами и создают раскол. Если Эразм трудится для ученых, то эти люди, понимая, что они не в состоянии защитить свое дело перед разумными, набрасываются на Эразма перед невежественной толпой, дерзко выносят ученые споры на суд непросвещенных и получают глупое одобрение толпы, потому что мудрым они понравиться не могут. Если бы они молчали об этом перед толпой или же говорили ей правду, не существовало бы никакого раскола. По какой причине и мог бы возникнуть раскол из-за того, что переводчики, обозначая одно и то же, употребляют разные слова? Здесь можно ответить словами Амвросия, которые ты недавно бросил Эразму. Он говорит: «По-моему, если нет расхождения в смысле, то нет расхождения и в словах»[24]. Ты опасаешься, как бы таким образом не получилось, что у нас окажется бесчисленное множество изданий, потому что, судя по твоим словам, в мире существует немало людей, либо равных Эразму по знанию греческого языка, либо определенно превосходящих его в этом. Я не знаю, какое число для тебя больше, чем «мало», но если ты станешь называть поименно, то я не сомневаюсь, что равных ты обнаружишь меньше малого, а превосходящих — меньше одного (если присовокупить сюда еще и знание Священного писания, без которого никакое владение языком не будет достаточным для этого поприща). Конечно, у меня нет сомнений, что труды Эразма приведут к тому, что в дальнейшем появится много людей, которые это же переведут заново; вполне возможно, они будут уверены, что то или другое место они поняли вернее; но я не думаю, что кто-то окажется столь ученым или столь наглым, чтобы возомнить, будто бы, переведя снова все, что сделал Эразм, он создаст нечто стоящее.

Но если и было бы много изданий, какой от этого вред? То, что тебя пугает, святой Августин считает весьма полезным. Даже если все переводчики и не могут быть равны, то один переведет вернее одно место, а другой — другое. Ты говоришь, что при этом читателю будет неясно, какому же из столь многих изданий можно больше верить? Это, разумеется, правильно, если читатель — настоящая дубина, у которой нет ни ума, ни рассудка. В противном случае он мог бы сообразить, что, как говорит Августин, из разных переводов гораздо легче выбрать верный. Скажи, пожалуйста, почему тебя так пугает опасность разных, отличающихся друг от друга переводов, нонисколько не удивляет чтение многочисленных толкователей, у которых нет никакого согласия ни в точности текста, ни в его смысле? Часто и их разногласия полезны, так как они дают ученым повод подумать и вынести суждение. Как полезны издания псалмов в разных переводах и с разночтениями, и они не вызывают у церкви никакого возмущения! Ничто не может в большей мере помочь тому, кто решил заняться их изучением, если только он не до такой степени глуп, чтобы полагать достаточным чтение Вьенских комментариев[25].