Томас Мор

Я, например, знаю одного монаха из ордена, который ныне считается чрезвычайно благочестивым — и думаю, что это соответствует действительности. Этот человек — а он давно уже не новичок и провел в монастыре много лет — был весьма предан соблюдению устава и так в этом преуспел, что его поставили во главе монастыря. Монашеским установлениям, однако, он был более верен, чем заповедям божиим. Он скользил от одного греха к другому и наконец дошел до того, что совершил жесточайшее преступление, тяжелее которого невозможно себе представить, и даже не просто преступление, но чрезвычайно сложное преступление: к убийствам и к злодействам он решил добавить еще и святотатство. Так как одному, полагал он, свершить все эти проступки невозможно, он привлек к себе несколько головорезов и разбойников, которые и довели до конца самое чудовищное из всего, что я когда-либо слыхал. Их схватили и бросили в оковы. Впрочем, я решил не рассказывать всего, поэтому не стану называть имена виновных, чтобы не ожила старая ненависть к невиновному ордену. Однако — почему я и решил об этом поведать — от участников этого преступления я слыхал, что когда они захаживали в келью к этому монашку, то никогда не заводили речи о преступлении, не войдя перед этим в его часовню Святой Девы и не преклонив колени, умилостивляя Ее, как это и подобает, ангельским приветствием. Совершив все, что было предписано обрядом, вполне благочестиво приступали они наконец к невероятному злодеянию. Это преступление было чрезвычайно жестоким; то, о котором я расскажу, с виду легче, а на самом деле вреда от него было немногим меньше, и вред этот распространился, разумеется, гораздо шире.

В Ковентри был один братец из тех францисканцев, которые еще не стали лучше, как того требует святой Франциск. В городе, пригороде, в соседних и близлежащих городишках он говорил, что если человек каждый день читает псалтырь Святой Деве, то он избежит проклятия. Это с удовольствием слушали и верили, что на небо ведет такая ровная дорога. Местный пастырь, человек честный и ученый, решил, что тот говорит глупости, однако некоторое время не обращал на это внимания, думая, что от этого не будет никакого вреда. Он полагал, что благочестие умножится, если народ станет более благочестивым, глубже почитая Святую Деву. Когда же он наконец посмотрел на свой загон, то понял, насколько эта парша загрязнила его стадо; и хуже всего, что тот, кто более всего читал псалтырь, не иначе как был уверен, что ему предоставляется свобода делать все что угодно: ведь грешно было бы сомневаться в чем-нибудь касающемся неба, если столь уважаемый человек, братец, свалившийся с неба, обещал это с такой уверенностью. Тогда только пастырь принялся убеждать людей в том, что, хотя они и поют псалмы по десять раз на день, они не должны меньше верить. Он сказал, что хорошо, если они хорошо читают, но, конечно, они хорошо сделают, если будут читать это без той уверенности, которая появилась у некоторых из них. В противном случае лучше было бы бросить все эти молитвы, а вместе с ними бросить и все преступления, которые весьма уверенно совершаются под прикрытием этих молитв. Когда он сказал это с кафедры, они очень разгневались, подошли к нему, свистели, шикали, потом стали повсюду говорить, что он — враг Девы Марии. На следующий день брат взошел на кафедру и, стараясь как можно сильнее задеть пастыря, начал с текста: «Удостой меня хвалением своим, Святая Дева! Дай мне силы против врагов твоих». Говорят, что, собираясь вести в Париже диспут о непорочности девы, этот текст использовал некий Скот[40]. Люди выдумывают, что его тотчас же тогда отнесло в Лютецию на защиту Святой Девы более чем за триста миль. Что еще сказать? Брат с легкостью убедил своих слушателей в том, что пастырь глуп и нечестив.