Томъ седьмой. Духоборы въ Канаде. — Белая Арапія. — Искатели

Знакомство мое съ Духоборіей было непродолжительно, но впечатлѣніе отъ него осталось тѣмъ болѣе цѣльно и сильно.

Это былъ цѣлый русскій округъ, занимавшій шестьдесятъ миль въ длину и сорокъ въ ширину. Пятьдесятъ духоборскихъ селъ лежали на просторѣ этой обширной территоріи, какъ длинная кисть, протянутая вдоль одной главной дороги. Всѣ инородные элементы отошли въ сторону. Кругомъ были русскія лица, русскія избы, даже русскіе плетни на задворкахъ деревень. Пять недѣль подрядъ я почти не слышалъ англійской рѣчи, кромѣ случайныхъ вокабулъ, вытверживаемыхъ ребятишками изъ дешевой школьной азбуки. Иногда мнѣ положительно казалось, что передо мной сельскій уголъ Россіи, какимъ-то чудомъ перенесенный сюда за тридевять земель, въ тридесятое царство. Въ то же время это была новая, еще не видѣнная мною Россія. Окружавшее меня населеніе состояло поголовно изъ земледѣльцевъ, которые жили какъ братья и занимались мирнымъ трудомъ на плодородныхъ поляхъ Канады. Нигдѣ не было ни урядника, ни сотскаго, ни даже сельскаго старосты, ибо духоборская деревня исправляетъ свои дѣла безъ всякихъ особыхъ управителей. Иногда въ деревенской толпѣ, собравшейся на улицѣ, глаза мои невольно искали мундира или мѣдной бляхи съ надписью, но ихъ нигдѣ не было видно. Молодые парни по старой памяти носили кафтаны казацкаго покроя и суконныя шапки съ краснымъ кантомъ, но вмѣсто кокарды онѣ были украшены свѣжими цвѣтами, только что сорванными съ поля. Признаюсь, даже самая возможность подобнаго сочетанія явилась для меня совершенно неожиданной. Это былъ миражъ золотого вѣка, на мгновеніе превращенный въ дѣйствительность, какъ бы отброшенный на экранъ волшебнаго фонаря исторіи предъ глазами изумленнаго человѣчества и, быть можетъ, готовый завтра же разсѣяться въ пространствѣ. Разнообразіе міра неистощимо, и въ немъ есть мѣсто для осуществленія самыхъ причудливыхъ сновъ. Если бы какой-нибудь старый народникъ могъ выбрать себѣ сонъ по своему произволу и потомъ претворить его въ жизнь, онъ, вѣроятно, вышелъ бы похожъ на этотъ удивительный округъ. И между тѣмъ, какъ только мы приближались къ границамъ Духоборіи, мы повсюду встрѣчали образцы англосаксонской культуры, совершенно отличной по типу, жадной, дѣятельной, индивидуалистичной, не разбирающей средствъ въ борьбѣ съ природой и обстоятельствами. Все вмѣстѣ походило, чтобы взять литературный примѣръ, на старый разсказъ Златовратскаго, переплетенный вмѣстѣ съ Рёдіардомъ Киплингомъ.

И по мѣрѣ того какъ мое знакомство съ Духоборіей развивалось и шло впередъ, во мнѣ стало просыпаться чувство, которымъ русская дѣйствительность такъ рѣдко балуетъ своихъ дѣтей, — то было чувство гордости русскимъ именемъ, принадлежностью къ народу, который могъ выдѣлить изъ своей среды такой благородный отпрыскъ, полный энергіи и идеализма. Я сказалъ, что русская дѣйствительность рѣдко балуетъ насъ этимъ чувствомъ и, напротивъ, то и дѣло посылаетъ факты, возбуждающіе желаніе спрятаться, какъ говорилъ покойный Герценъ. Русское сердце истосковалось въ поискахъ содержанія для «любви къ отечеству и народной гордости». Нѣмцы гордятся школьнымъ учителемъ, который сдѣлалъ Германію культурной и могущественной. Французы принесли человѣчеству всемірную «эпоху великихъ реформъ». Англичане даже въ національномъ гимнѣ поютъ: «Never, never the Britons will be slaves» («Никогда, никогда Британцы не будутъ рабами»). Чѣмъ же можемъ мы, русскіе, восхвалить свое имя предъ исторіей?

Матеріалъ, который предлагаютъ для этой цѣли присяжные торговцы патріотизмомъ, не возбуждаетъ ничего, кромѣ отвращенія. А такъ бы хотѣлось имѣть законные поводы для народной гордости и патріотизма.

Только прекрасная русская литература даетъ этому чувству нѣкоторую пищу, безъ которой русское сердце могло бы умереть съ голода, и передъ именемъ Толстого все человѣчество раздѣляетъ наше удивленіе и любовь.

Имя Толстого упомянуто здѣсь почти случайно, но оно какъ нельзя болѣе подходитъ къ разсказу о духоборахъ, ибо и Толстой и духоборы выросли изъ одного національнаго и историческаго корня, и въ послѣдніе годы духовное развитіе духоборовъ совершалось подъ вліяніемъ идей, истекавшихъ изъ лучшаго источника русской интеллигентной мысли. И въ настоящее время Духоборія проникнута глубокимъ почтеніемъ къ «дѣдушкѣ Толстову», приравниваетъ его къ семи древнимъ мудрецамъ и называетъ его «большимъ столпомъ, которымъ подперта вся духовная слобода».