Том Холланд

Среди римлян был один человек, который считал своим правом возглавить эту войну. Марий давно имел в виду войну с Митридатом. За десять лет до того он совершил путешествие в Азию, где виделся с царем с глазу на глаз, и с откровенностью человека, готового к битве, посоветовал ему или стать сильнее Рима, или повиноваться его командам. В тот раз Митридат сумел поступиться собственной гордостью и не рискнул начать войну. Возможно, не случайно он, наконец, схватил наживку: спровоцировал его на этот поступок близкий союзник Мария. Маний Аквилий, римский наместник, вынудивший союзного с Римом марионеточного царька вторгнуться в Понт, прежде был военным помощником Мария и коллегой по консульству; Марий в свой черед помогал Аквилию оправдаться по обвинению в вымогательстве. Ход событий в повествовании источников неясен, однако, возможно, именно здесь, ко всему прочему, следует искать объяснение рыцарственному отношению Аквилия к безопасности Рима на Востоке в то время, когда родной город его боролся с италиками за собственное существование. Он намеревался обеспечить своего патрона победоносной азиатской войной.[52]

Однако замысел — если таковой действительно существовал, — возымел фатальные последствия: для самого Аквилия, для Мария и для Республики в целом. К пагубной заразе борьбы партий, десятилетия свирепствовавшей на улицах Рима, а потом и на просторах всей Италии, добавился новый и смертоносный микроб. Командование восточной армией сулило такие невероятные перспективы, что гарантировать его себе не мог никто, даже Марий. Голодных честолюбцев, рвавшихся к нему, было чересчур много. Рвавшихся и, как скоро станет ясно, не считавшихся при этом ни с чем.

Если смотреть из будущего, осенью 89 г. до Р.Х. римский народ оказался охвачен коллективной паранойей. Заканчивалась ужасная война, однако, невзирая на победу, ликования не было — только тяжелые предчувствия. Казалось, что данные богами странные знаки вновь предвещают гибель Республики. Наиболее зловещим казалось пение трубы, доносившееся с чистого и безоблачного неба. Столь страшен был голос ее, что все, кто слышал этот звук, едва ли не теряли рассудок от ужаса. Охваченные тревогой авгуры перечитывали свои книги. И обращаясь к ним, к собственному смятению находили, что толкование подобного чуда не оставляет места сомнению: грядет великое изменение в порядке вещей. Закончится эпоха, настанет другая, которой суждено изменить мир.

Глава 3 Удача — женское имя Соперники

В течение 90-х годов Марий приобрел недвижимость на неаполитанском побережье. Так, конечно, поступали и другие римские сверхбогачи, однако то, что Марий вложил средства в район, знаменитый своей леностью и женственной праздностью, заставляло публику удивленно поднимать брови. Место, место и еще раз место: великий полководец выбрал себе поместье к югу от Лукринского озера, удобное как с точки зрения близости к устричным плантациям Ораты, так и к сернистым ваннам недалекого курортного города Байи. Иными словами, идеальное место для проживания на покое — и в то же время катастрофическое с точки зрения связей с общественностью. Ракушки и курорты в понимании римлян как-то не ассоциировались с победоносными полководцами. Сатирики «засучили рукава». «Стальной воин, — ехидничали они, — обмяк и разжирел».

Однако насмешка была не по адресу. Впрочем, проблемы с весом старого полководца остались объектом слухов, поскольку Марий, вместо того чтобы нежиться возле бассейна, предпочел оставаться на публике. Подходящей сценой для столь прославленного человека мог послужить только Рим, и Марий не имел ни малейшего намерения отправляться в отставку. Самым комичным образом это являла сама архитектура его злополучной виллы. Построенная на естественном мысу, она повторяла планировку и положение лагеря легиона и демонстрировала ту же любовь к земляным работам, которая была «фирменной маркой» полководческого искусства Мария. Такое смешение военных достоинств с впечатляющим великолепием на деле идеальным образом отображало представление великого полководца о себе.