Том II

Но если так важно различать мнимые, воображаемые стре-^мл5^1 |ия, участь которых — оставаться смутными грезами празд-^нои или болезненно раздраженной фантазии, от действительных ^{и Эі}'конных потребностей человеческой натуры, которые необхо-димг) требуют удовлетворения, то где же признак, по которому ®^еэс)Шибочно могли бы мы делать это различение? Кто будет ^сУДі»ею в этом, столь важном случае? — Приговор дает сам че-^лов^к своею жизнью; «практика», этот непреложный пробный ^каме_Нь всякой теории, должна быть руководительницею нашею и ^ЗД€°ь. Мы видим, что одни из наших желаний радостно стремятся навстречу удовлетворению, напрягают все силы человека, чтобы ^0СУ^Ійествиться в действительной жизни, — это истинные потреб-^нос’^|'Н нашей природы. Другие желания, напротив, боятся сопри-^кос,іовения с действительною жизнью, робко стараются укры-^ват,‘ся от нее в отвлеченном царстве мечтаний — это мнимые, Ф^алЬшивые желания, которым не нужно исполнение, которые и °б°Льстительны только под тем условием, чтоб не встречать удов-^лет,*орения себе, потому что, выходя на «белый свет» жизни, они °^^нйружили бы свою пустоту и непригодность для того, чтобы на ^сам0 м деле соответствовать потребностям человеческой природы 2, Условиям его наслаждения жизнью. «Дело есть истина мысли».

^{1 а}Н, например, на деле узнается, справедливо ли человек думает ^{и Гг}*ворит о себе, что он храбр, благороден, правдив. Жизнь че-^ловска решает, какова его натура, она же решает, каковы его ^стРСмления и желания. Вы говорите, что проголодались? — По-смо^рим, будете ли вы прихотничать за столом. Если вы откаже-^тес,> от простых блюд и будете ждать, пока приготовят индейку ^{с т}Г>юфелями, у вас голод не в желудке, а только на языке. Вы ^говОрите, что вы любите науку, — это решается тем. занимаетесь ^ли Лы ею. Вы думаете, что вы любите искусство? Это решается ^геЛі, часто ли вы читаете Пушкина, или его сочинения лежат на ^ваЧіем столе только для виду; часто ли вы бываете в своей кар-^тиЧной галлерее, — бываете наедине, сам с собою, а не только вместе с гостями, — или вы собрали ее только для хвастовства черед другими и самим собою любовью к искусству. Практика —

великая разоблачительница обманов и самообольщений не только в практических делах, но также в делах чувства и мысли. Потому-то в науке ныне принята она существенным критериумом всех спорных пунктов. «Что подлежит спору в теории, на чистоту решается практикою действительной жизни».

Но понятия эти остались бы для многих неопределенны, если бы мы не упомянули здесь о том, какой смысл имеют в современной науке слова «действительность» и «практика». Действительность обнимает собою не только мертвую природу, но и человеческую жизнь, не только настоящее, но и прошедшее, насколько оно выразилось делом, и будущее, насколько оно приготовляется настоящим. Дела Петра Великого принадлежат действительности; оды Ломоносова принадлежат ей не менее, нежели его мозаичные картины. Не принадлежат ей только праздные слова людей, которые говорят: «я хочу быть живописцем» — и не изучают живописи, «я хочу быть поэтом» — и не изучают человека и природу. Не мысль противоположна действительности, — потому что мысль порождается действительностью и стремится к осуществлению, потому составляет неотъемлемую часть действительности, — а праздная мечта, которая родилась от безделья и остается забавою человеку, любящему сидеть, сложа руки и зажмурив глаза. Точно так же и «практическая жизнь» обнимает собою не одну материальную, но и умственную и нравственную деятельность человека.

Теперь может быть ясно различие между прежними, трансцендентальными системами, которые, доверяя фантастическим мечтам, говорили, что человек ищет повсюду абсолютного и, не находя его в действительной жизни, отвергает ее как неудовлетворительную, которые ценили действительность на основании туманных грез фантазии, и между новыми воззрениями, которые, признав бессилие фантазии, отвлекающейся от действительности, в своих приговорах о существенной ценности для человека различных его желаний руководятся фактами, которые представляет действительная жизнь и деятельность человека.

Г. Чернышевский совершенно принимает справедливость современного направления науки и, видя, с одной стороны, несостоятельность прежних метафизических-систем, с другой стороны, неразрывную связь их с господствующею теориею эстетики, выводит из этого, что господствующая теория искусства должна быть заменена другою, более сообразною с новыми воззрениями науки на природу и человеческую жизнь. Но прежде, нежели займемся мы изложением его понятий, составляющих только применение общих воззрений нового времени к эстетическим вопросам, мы должны объяснить отношения, связывающие новые воззрения со старыми в науке вообще. Часто мы видим, что продолжатели ученого труда восстают против своих предшественников, труды которых служили исходною точкою для их собственных трудов. Так