Том II

Р. S. Выше сказано, что издание г. Анненковт обогащено несколькими новыми произведениями Пушкина в прозе и стихах, отысканными новым издателем в бумагах поэта. Между этими драгоценными находками есть несколько стихотворений превосходных. Мы украсили настоящую книжку «Современника» тремя пьесами Пушкина, из которых две совершенно новые; третья (Воспоминание) — нова только во второй половине, начиная со стиха: «Я вижу в праздности, в неистовых пирах». Первая половина напечатана еще при жизни Пушкина. Теперь эти две половины, соединенные через столько лет в одно стихотворение, представляют одну из лучших и характернейших лирических пьес Пушкина в том виде, как она создалась под пером его. В заключение настоящей статьи, приводим еще несколько стихотворных отрывков, впервые появившихся в издании Анненкова.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ОКТАВЫ К ПОВЕСТИ:

_t ДОМИК В КОЛОМНЕ

(к III октаве)

Modo vir, modo feraina ^и.

У нас война! Красавцы молодые,

Вы хрипуны………..

Сломали ль вы походы боевые?

Видали ль в Персии Ширванский полк?

Уж люди! Мелочь, старички кривые,

А в деле всяк из них, что в стаде волк!

Все с ревом так и лезут в бой кровавой:

Ширванский полк могу сравнить с октавой.

Поэты Юга, вымыслов отцы.

Каких чудес с октавой не творили?

Но мы ленивцы, робкие певцы,

На мелочах мы рифму заморили,

Могучие нам чужды образцы.

Мы новых стран себе не покорили,

И наших дней изнеженный поэт,

Чуть смыслит свой уравнивать куплет!

Но возвратиться все ж я не хочу К четырестопным ямбам, мере низкой…

С гекзаметром… О, с ним я не шучу:

Ои мне не в мочь. А стих Александрийской?

Уж не его ль себе я залучу? _

Извилистый, проворный, длинный, склизкий И с жалом даже — точная змея…

Мне кажется, что с ним управлюсь я.

Он вынянчен был мамкою не дурой:

За ним смотрел степенный Буало,

Шагал он чинно, стянут был цезурой: Но пудреной пиитике на зло Растрепан он свободною цензурой, Учение не в прок ему пошло^-Hugo с товарищи, друзья натуры,

Его гулять пустили без цезуры.

О, что б сказал поэт законодатель,

Гроза несчастных мелких рифмачей!

И ты Расин, бессмертный подражатель Певец влюбленных женщин н царей!

И ты Вольтер, философ и ругатель,

И ты Делиль — Паранасский муравей, Что б вы сказали, сей соблазн увндя! Наш веч обидел вас — ваш стих обидяі

У нас его недавно стали знать.

Кто первый? можете у Телеграфа Спросить и хорошенько все узнать.

Он годен, говорят, для эпиграфа.

Да можно им порою украшать Гробницы или мрамор кенотафа;

До наших мод, благодаря судьбе,

Мне дела нет: беру его себе!

(К октаве VIII)

И там себе мы возимся в грязи, Торгуемся, бранимся так, что любо.

Кто в одиночку, кто с другим в связи, Кто просто врет, кто врет сугубо…

Но Муза никому здесь не грози —

Не то, тебя прижмут довольно грубо,

И вместо лестной общей похвалы Поставят в угол Северной Пчелы! ⁶⁴

Иль наглою, безнравственной, мишурной, Тебя в Москве журналы прозовут Или Газетою Литературной Ты будешь призвана на барский суд. Ведь нынче время споров, брани бурной, Друг на друга словесники идут,

Друг друга режут и друг друга губят…

И хором про свои победы трубят!

Блажен, кто издали глядит на всех,

И рот зажав, смеется тс над теми.

То над другими. Верх земных утех Из-за угла смеяться надо всеми!

Но сам в толпу не суйся… или смех Плохой уж выйдет: шутками однеми, Тебя, как шапками, и враг и друг, Соединясь, все закидают вдруг.

Тогда давай бог ноги. Потому-та Здесь имя подписать я не хочу.

Порой я стих повертываю круто,

Все ж видно — не впервой я им верчуі

А как давно? Того и не скажу-то.

На критиков я еду, не свищу,

Как древний богатырь — а как наеду… Что ж? Поклонюсь и приглашу к обеду,

Покаместь можете принять меня За старого, обстреленного волка,

Или за молодого воробья,

За новичка, в котором мало толка.

У вас в шкапу, быть может, мне, друзья, Отведена особенная полка,

А, может быть, впервой хочу послать Свою тетрадку в мокрую печать.

Ах, если бы меня, под легкой маской. Никто в толпе забавной не узналі Когда бы за меня своей указкой,

Другого строгий критик пощелхзл!

Уж то-то б неожиданной развязкой Я все журналы после взволновал!

Но полно, будет ли такой мне праздник? Нас мало. Не укроется проказникі

А вероятно, не заметят нас,

Меня с октавами моими купно.

Однакож нам пора. Ведь я рассказ Готовил; — а шучу довольно крупно И ждать напрасно заставляю вас.

Язык мой, враг мой: все ему доступно, Он обо всем болтать себе привык. Фригийский раб, на рынке взяв язык,

Сварил его (у г-на Копа Коптят его). Езоп его потом Принес на стол… Опять, зачем Езопа Я вплел с его вареным языком В мои стихи? Что вся прочла Европа, Нет иужды вновь беседовать о том.

На силу-то, рифмач я безрассудной, Отделался от сей октавы трудной! —

Усядься муза…

МОНОЛОГ ПЬЯНОГО МУЖИЧКА

Сват Иван, как пить мы станем. Непременно уж помянем Трех Матрен, Луку с Петром,

Да Пахомовну потом.

Мы живали с ними дружно:

Уж как хочешь — будь что будь — Этих надо помянуть,

Помянуть нам этих нужно. Поминать так поминать,

Начинать так начинать,

Лить так лить, разлив разливом. Начинай же, сват, пора!

Трех Матреи. Луку с Петром Мы помянем пивом,

А Пахомовну потом