Том II

Остановимся здесь на минуту и заметим, что колонизация обширных областей, лежащих на восток от Киева, Чернигова, Смоленска и Новгорода, действительно очень важный факт" древней русской истории; быть может, справедливо кажется он г. Соловьеву даже важнейшим ее фактом, хотя с этим труднее согласиться безусловно; во всяком случае, заслугою г. Соловьева останется, что он обратил на него внимание. Но трудно дать в истории нашей важное место заботам о привлечении населения и объяснять ими происхождение льготных грамот. Скорее давались они для того, чтобы привязать к себе, удержать волость от принятия в князья соперника, нежели с тем, чтобы привлечь новое население. Об этом думали гораздо меньше. Правда, пленных часто выводили для поселения в своих землях; но так же часто продавали их иноземцам и жителям других волостей, как видно, более дорожа прибылью в имуществе, нежели в народе. Что искание новых земель, более, нежели искание новых льгот, было побуждением к колонизации, видим из обширности колоний Новгорода, переселенцы из которого, конечно, не могли ожидать новых льгот. Могли бы мы предполагать, что иногда колонистами управляли стремления, подобные тем, под влиянием которых образовалось впоследствии донское и запорожское казачество, — стремления к совершенной самостоятельности; но и этому желанию нельзя приписывать большого круга действия, потому что не видим в пограничных волостях особенных наклонностей к автономии, как потом замечается у донцов и запорожцев; не видим и того даже, чтобы жители новозаселенных земель отличались от оставшихся па старых местах по Днепру и Ильменю энергией и следствием ее — мужеством в боях. Напротив, кажется, справедливо г. Соловьев считает дружины и ополчения киевские, черниговские и новгородские более крепкими в бою, нежели войска восточных князей. А удальство и отважность обыкновенно характеризуют колонистов. Потому едва ли не должно предположить, что колонизация происходила слабо и медленно, не оказывая большого влияния ни на характер жителей, ни на общественные отношения. Не должно представлять себе слишком обширным и то поле, по которому она разливалась в X–XV веках: за исключением вологодских и вятских поселений, очень немноголюдных, как это ясно из их состояния даже в XVII веке, в это время колонизовалось только пространство, занимаемое теперь губерниями Орловской, Калужской, Тульской, Рязанской, Московской, Владимирской, южными и западными частями губерний Тверской, Ярославской, Костромской и Нижегородской; всего в течение пяти или шести веков область новых земель, занятых, конечно, не густым русским населением, обняла пять, много — семь тысяч квадратных миль — пространство, вдвое, если не втрое, меньше страны, которую занимали сплошные коренные поселения русских славян в IX веке. Население этого пространства и теперь вдвое уступает числом населению малорусских, белорусских, Псковской и Новгородской губерний; между тем известно, что в XV–XVIII веках оно умножалось гораздо быстрее, нежели население западных губерний; во сколько же раз оно должно было уступить этому последнему в XIII–XV веках? Не забудем также, что в его массе было довольно много ославянившихся потомков туземцев — некоторые даже полагают, что большинство народа составилось из них — сообразив это все, мы едва ли не должны будем убедиться, что колонизация восточных волостей в X–XV веках совершалась медленно и число переселившихся не было громадно по сравнению с населением, оставшимся на своих прежних местах: из нескольких миллионов переселилось в течение пяти или шести веков несколько сотен тысяч, может быть, десятая, пятнадцатая часть всей массы приднепровских и ильменских жителей. Если же припомним, что много в том числе было уведенных туда в плен, то добровольное стремление населения с юга на север, с запада на восток окажется еще менее сильным. Во всяком случае, едва ли можно предполагать, чтобы много заботились о сильнейшем возбуждении его льготами и т. д. В самых понятиях г. Соловьева о различии общественных отношений старых и новых городов можно найти подтверждение мнению, которое осмелились мы здесь высказать, и которое, точно так же, как и мнение г. Соловьева, ему противуположное, нуждается в более точных изысканиях для того, чтобы получить или потерять право на прочное место в науке. Возвращаемся, однакоже, к его очерку общего характера событий нашей древней истории. Объяснив причины, по которым русские славяне должны были довольствоваться этим северным и восточным направлением, отказываясь от направления на юг, от которого были отрезаны наплывом угров, печенегов, половцев и татар, г. Соловьев продолжает, что, впрочем, и не было у русских славян даже в IX–X веках особенного стремления покидать свою родину, как это было в IV–VII у германцев, теснимых с востока и северо-востока: