Том II

" Известно, что доктора никогда не лечат близких родных; самый искуснейший и самонадеяннейший врач, когда у него серьезно заболеет жена или дитя, приглашает другого, по собственному его и своему убеждению, может быть, менее искусного. Почему это? Слишком сильное участие, принимаемое доктором в больном, мешае-т светлой проницательности взгляда его на положение больного: достанет ли у него твердости духа во-время убедиться в опасности болезни, достанет ли хладнокровия, чтобы не увлечься неосновательными опасениями за последствия решительного лечения, решится ли он на приговор: medicamenta non senant, ferrum sanabit? Нет, он будет стараться не замечать худых признаков, ослепляться хорошими, искать паллиативных средств, когда они ни к чему уже не годны. Всякий доктор — плохой врач для милых ему. Таково почти всегда положение политико-эконома, если он не бездушная писальная машина. Вопрос идет об участи людей: кто может не сочувствовать, не желать благоприятного ответа? А существенное условие для верного решения научных вопросов — бесстрастие и беспристрастие к тому, какое будет ответ. Исследователь истины должен искать только истины, а не того, чтобы истина была такова, а не инакова; он не должен содрогаться от мысли о том, что получится в ответ. Математику все равно, положительное или отрицательное количество' получится в результате; ему всякий вывод хорош и мил, лишь бы только был истинен. Положение того, кто исследует исторические и, тем более, политико-экономические вопросы, совершенно не таково. Он не может не желать благоприятного ответа. Желание не может не иметь влияния на вывод. Куда хочется притти, туда тянет итти.

Если мы не имеем возможности, то не имеем и права не желать благого для человека. Пусть эта любовь замедляет путь к строгой истине; без нее мы и не пошли бы к истине: кто не любит человека, тот не будет и думать о человеке. Но есть другого рода привязанность, мелочная, жалкая в деле науки: это — привязанность к своим личным выгодам и к выгодам своих однокашников, хотя б они находились в противоположности с благом народа и государства. А этим пристрастием большая часть людей скованы в своих суждениях и исследованиях.

Вот три из главнейших препятствий быстрому развитию политической экономии. Есть и другие, не менее важные. Но — дальше в лес, больше дров, а мы уже и так слишком заговорились. Ни об одном из этих препятствий г. Львов и не упоминает, рассуждая о «шаткости политической экономии», а главною помехою кажется ему вот что: «отсутствие точного разграничения между наукою и искусством мешало успехам политической экономии» ⁴. Видите ли, Дестю (Детю? Destirtt) де-Траси сказал: «искусство есть собрание правил, наставлений, соблюдение которых необходимо для получения желаемого результата; наука же состоит в открытии истин посредством исследования какого-нибудь Предмета» ⁵, и по-литико-экономы не обращают надлежащего внимания на эти слова: оттого и вся беда! Но различие между наукою и искусством известію, по крайней мере, с тех пор, как известно различие между инструкциями (которые еще Карл Великий давал своему управляющему) ⁶ и учеными трактатами; и если б экономисты не знали этого различия, то незнание было бы следствием, а не причиною шаткого состояния науки их: пока будут шатки решения основных вопросов науки, шатки будут и пределы ее; а когда уяснятся основные вопросы науки, то само собою уяснится и различие ее от всевозможных искусств, даже от искусства прикрашивать факты, даже от искусства, — двумя-тремя пустыми фразами о неприкосновенности индивидуальной свободы отделываясь от серьезных прений о введении правительственными мерами порядка в убийственную для народа беспорядицу промышленности, — переливать из пустого в порожнее ¹, — искусств, которыми отличаются авторитеты г. Львова и во главе их мнимо-глубокомысленный Бастиа. Но напрасно г. Львов думает, что эти господа смешивают науку с искусством: от Жана-Батиста Сэ, резко сказавшего, что «наука политической экономии только описывает, а не хочет давать советов»⁸, насквозь прониклись этою основною мыслью люди, выучившие наизусть его творения, и с этого основного пункта начавшие свои труды подвигания науки назад. Знают и соблюдают они это различие, но не уяснили, а только загрязнили науки все эти Ъастиа, Росси, Мишели Шевалье. Отчего же это так?