Том I.

Он говорил это таким тоном, что мне жалко было, это само собой, но вместе мне показалось, что он с большим чувством говорит о ней, чем раньше. И сам же удивляется: "Как я равнодушен к ней! Это оттого, что я решительно окаменел; а между тем она так много меня любит, что я даже не знаю, за что". - Я говорю ему: "Конечно, вам это покажется смешно, но на это скажу я вам словами Веры из письма ее к Печорину: "В тебе есть что-то такое, что любящая тебя не может не смотреть с презрением на всех других мужчин", и действительно, стоит только сравнить кого-нибудь с вами, чтоб он совершенно исчез со всеми своими качествами, обратился в ноль".- Он это принял серьезнее, чем я ожидал: "Я знаю,

что вы это говорите от души, но дело в том, что вы знаете только одну половину меня, а другую не знаете, и что я хуже, чем вы предполагаете. И чего я ни делал, чтобы выпутаться из этого положения, да вот недостает практического ума и опытности, и не могу - вижу, что все не успеваю: у Абазы сказали, что мест нет таких, которые были бы хороши, а конторщик получает всего 25- 30 руб. ассигн. жалованья. Одно остается - поступить на службу, но знаю наперед, что с полгода не выдержу, не знаю, когда срок приемный".-Вообще, пока мы говорили, он более, чем раньше, порадовал меня, хотя, конечно, в сущности все грустно: он не теряется, не отчаивается, все отыскивает средства и способы. - Великий человек! И она, кажется, более и более пробуждает его участие, хоть он и говорит, что попрежнему равнодушен к ней. Он говорит: "Я не понимаю, сколько у вас доброты, что вы занимаетесь чужим горем, я не охотник до этого, потому что - верно оттого, что сам много натерпелся его - во мне чужое горе возбуждает самые неприятные мысли". - "Да ведь вам может будет легче, когда выскажетесь?" - "Да, иногда бывает". Его стесняет и это! Боже, какой человек! А когда он говорил о деньгах! Я был так глуп, что даже не переменился в лице и не сконфузился, как ожидать должно было, но не нашелся переменить предмет разговора и

переменил, уже когда довольно много говорил об этом неприятном предмете.

После пришел Ал. Фед., вскоре после [него] Снежницкий и Горизонтов. При них. разумеется, у нас разговор шел кое-как, -говорили о детстве, о том, как он был в семинарии; он хотел уйти, я говорю: "Неловко; слышите, стучат, значит чай. должно напиться". Он хотел притвориться, что не слышит, но снова застучали, и он остался. Когда напились, он пошел, я за ним; дорогою говорил об Ив. Вас: "Это человек, что он всем, кто на палец ниже его, наносит оскорбления, и мне нанес бы, если бы я не был так зубаст, а вот Надя слабее, так он и делает; и я думал, что она не понимает - нет, понимает весьма хорошо и оскорбляется, - напр., тем, что тогда, когда он был без меня, он был в пальто, без сюртука и расстегнулся и высунулась рубашка; это свинство, и она сильно оскорбилась, и тем тоже оскорбляется и замечает, что он вообще и раскланивается с ней, и делает ей такие вопросы странные, и говорит так, - это свинство, и я не думаю, что это не на-меренно".-"Что в пальто без сюртука, - сказал я, - это может быть без намерения, а поклоны и вопросы и тон обращения очевидно умышленно".-"Да.-сказал он вдруг.-позабыл взять "Мертвые души" (мы были в это время у Гороховой).-"Воротимся,-сказал я, - и возьмете". - "Нет, теперь уже 8 час, и она плачет, бедная; да и не хорошо, потому что Раев здесь; я зайду завтра".-"Она читала?"-спросил я.-"Читала".-"И понравилось ей?" - "Конечно, потому что у нее много природного ума и здравого смысла, и она эти вещи понимает, конечно, во сто раз лучше Ив. Вас. и ему подобных и никогда не назовет "Женитьбы" и "Игроков" вздором и не скажет, что "Ревизор" ни то, ни се". И стал снова говорить о деньгах: "Я много думал после, как вы ушли". - Звал к себе, - странно, зачем, когда видел, что я не одет,-но, конечно, не стал принуждать. Когда я воротился (в 8Ч2), гости уже ушли, что мне было несколько неприятно. После читал "Мертвые души" несколько, несколько сверял лекции, с 10 до 11 спал, после ужинал. Дописал до религии южных славян, сверил до богослужения. Ничего почти нынешний день сердцем не чувствовал, и когда говорил с Вас. Петр., только тогда чувствовал несколько, но не так сильно. А он когда говорил, то дышал даже так тяжело, что было видно, так весь колышется. 12 часов, ложусь.

24-го [августа], 12 час. вечера. - Утром писал письмо, сам понес, чтобы быть в университете; там получил от Алексея Тимофеевича Ивану Григорьевичу и прочитал газеты санкт-петербургские за нынешний день. -Луи Блан, Коссидьер отданы под суqqд ^{38}; вообще, как видно, большая реакция и много уже двинулось назад с февраля. Это нехорошо. Дома Любинька прочитала, что в Академию посылают Промптова, Клюкова и Кипарисова. - Мне вздумалось несколько о Левицком. Хорошо, что Промптов туда едет. После писал до 6_1/2 час, перемешивая это чтением вслух "Мертвых душ" и разговорами. После пришел В. П., пошли