Том I: Пропавшая рукопись

«Голоса святых, которые со мной с самого детства: почему же…»

Я не хочу слышать эти голоса.

Через некоторое время она все же придержала Счастливчика: опасно так нестись по мокрому булыжнику. Коптящие факелы охраны двигались за ней по черным узким улицам. Вдалеке часы пробили два пополудни.

— По пути подхватим нашего лекаря. Я знаю, где его искать, — сказала она Томасу Рочестеру, избегая путаницы с «Флорой-Флорианом», из-за которой постоянно запиналась.

Рочестер кивнул и перестроил маленький отряд, выехав с двумя латниками вперед, оставив двух других в арьергарде и приказав двум конным арбалетчикам в фетровых шляпах ехать по сторонам от Аш. Мостовая под ногами сменилась промерзшей грязью.

Аш проехала между домами с крошечными окошками, освещенными дешевыми свечами. Перед глазами мелькали черные пятна, Счастливчик шарахнулся от пронесшейся мимо тени. Летучие мыши, сообразила Аш; летучие мыши, вылетевшие в полдневной тьме на охоту, гоняются за последними выжившими мошками. Под копытами похрустывало. Промерзшую грязь устилал слой погибших насекомых. Летучие мурашки не выдержали холодов: пчелы, осы, мухи — сотни тысяч. Копыта Счастливчика топтали яркие обломки крылышек бабочек.

— Сюда, — указала Аш, подъехав к трехэтажному зданию со множеством окон-фонарей. Рочестер потянул носом. Она не могла различить лица английского рыцаря, но догадывалась о причине его сомнений. В окнах горели тростниковые свечи, звенели обрывки песен, кто-то играл на лютне, на удивление хорошо, а над сточной канавой у парадного входа блевали трое или четверо мужчин. Бордели всегда процветают во времена кризисов.

— Подождите меня здесь, ребята. — Аш соскочила с седла. Свет блеснул на стали лат. — И имейте в виду: здесь — значит здесь. Чтоб все были на месте, когда я вернусь!

—Понятно, командир, — усмехнулся Рочестер.

Толстошеие вышибалы в кожаных дублетах пропустили ее, заметив только броню и военную куртку. В базельские бордели захаживали вояки и помоложе. Она быстро разузнала, какую комнату занял желтоволосый бургундец-лекарь, пара серебряных монеток открыли свободный доступ наверх. Она стукнула в дверь и вошла.

На тюфячке в углу раскинулась женщина. Из-под распущенного корсажа вывалилась длинная, покрытая рисунком вен грудь. Пышные нижние юбки задраны, открывая голые бедра. Не поймешь, молодая или старая — все что угодно от шестнадцати до тридцати. Крашеные светлые волосы и маленький пухлый подбородок.

В комнате стоял острый запах выделений.

Рядом со шлюхой валялась лютня, стояла свеча и деревянная тарелка с ломтями хлеба. Флора дель Гиз сидела на тюфяке напротив, прислонившись спиной к беленой стене, и прихлебывала из кожаной фляжки. Вся шнуровка распущена, из-под рубахи выглядывает коричневый сосок.

На глазах у Аш шлюшка потянулась и погладила Флору по шее.

— По-вашему, это грех? — яростно воскликнула она. — Вы так считаете, сударь? Да ведь прелюбодеяние само по себе грех, а сколько мужчин меня поимело! И все они — быки, со своими здоровенными причиндалами. А она нежна со мной, и такая горячая!

— Т-с-с, Маргарет, — Флора наклонилась вперед и закрыла ей рот поцелуем. — Вижу, мне пора. Хочешь, я тебя еще навещу?

— Если у тебя найдутся денежки! — под бравадой в голосе проститутки крылось что-то иное. — А то матушка Астрид тебя не впустит. И приходи в мужском наряде. Мне что-то не хочется гореть на костре.

Флора перехватила угрюмый взгляд Аш. Глаза лекаря бесшабашно плясали.

— Это Маргарет Шмидт. Чудо, что за пальцы! На лютне, я хочу сказать…

Аш повернулась спиной к одевавшейся шлюхе и к Флоре, с хирургической сноровкой затягивавшей шнурки; прошлась по комнате. Доски скрипели. Наверху что-то выкрикнул мужской голос, из соседней комнаты доносился притворный визг.

— Я никогда не продавалась женщинам! — Аш развернулась, неловкая в своем металлическом панцире. — Я спала с мужчинами, но никогда — со скотом и с женщинами. Как ты можешь?

Опешившая Маргарет пролепетала:

—Он — женщина…

На что Флора, уже накинувшая плащ с капюшоном, ответила:

— Так и есть, храброе сердечко. Если тебе нравится жизнь бродяги, наш отряд не хуже других.

Аш хотелось рявкнуть, но она смолчала, потому что шлюшка задумчиво потерла подбородок:

— Что за жизнь среди солдатни… И потом, послушать его… ее, то есть мне с вами нельзя, так ведь?

— Не знаю, моя сладкая. До сих пор я женщин у себя не держала.

— Ты зайди сюда еще разок, перед отъездом. Тогда я и отвечу. — С поразительным самообладанием Маргарет Шмидт аккуратно переложила лютню и хлеб на дубовую табуреточку. — Чего ты ждешь? Матушка пришлет ко мне следующего либо сдерет с тебя двойную плату.

Аш не стала дожидаться прощального поцелуя — хотя шлюхи ведь не целуются, подумала она.

Она развернулась и потопала вниз по узкой лестнице, мимо приоткрытых дверей, за которыми мелькали мужчины — кто с бутылкой, кто со шлюхой, — в нижнем зале остановилась и развернулась, чуть не выпустив кишки своему лекарю острым краем стального налокотника.