Том I (полный вариант)

21 [октября]. — Чувствовал вчера вечером и утром ныне некоторый озноб, но более усталость в боках, как перед лихорадкою, и теперь тоже, хотя менее. У Грефе не писал ничего — не было чернильницы. Потерял ключик от часов. Хочу взять 3–5 [т. т.] Oeuvres politiques Гизо (о смертной казни, о заговорах и политическом правосудии, о средствах управления и оппозиции и истории Франции 1814–1820), не знаю только, не должно ли будет возвратить раньше Мишле. Досадовал, что долго не подавали огня, а когда прислуга спрашивала, не давать ли, говорят: нет еще. Я просидел полчаса и ужасно, т.-е. хладнокровно думал, что это гадко. После пришел Ал. Фед., принес [за] 8—15 «Debats», теперь читаю. Утром написал Срезневского страницу, теперь не пишу ничего — бока болят.

22 [октября]. — Утром Анна нашла ключик от часов, и поэтому 30 к. сер. остались целы, это хорошо, я их отдал вечером хозяйскому мальчику, который принес газеты из трактира, чтобы он приносил каждый день. Утром и почти до самого чая вечернего досадовал на помехи; после обеда затворился в маленькой комнате, чтобы писать для Никитенки, но ничего не написал, потому что был не в духе; дочитал [про] Канта, половину «Debats» прочитал. Вечером расположение было ничего, потому что прохладился как-то и потому что принесли газеты, и я теперь буду читать их каждый день, а также и потому, что читал «Путеводитель в пустыне» ⁷⁹, который принес Горизонтов; прочитал теперь 117 страниц — хорошо и пусто, так что ничего не остается, никакой пользы, кроме разве местных красок. Вечером сидела Катерина Федот, и показалась самым пошлым, гадким, надутым существом в самом гадком роде; наконец, дошла до того, что заговорила, как один молодой человек, брат жены ее брата, влюбился в нее и как был исключен из университета; настоящая гоголевская дама. Этот рассказ ее стоит того, чтобы быть записану; пустое, гадкое, самолюбивое, мерзкое, с своими притязаниями на светскость, грациозность, любезность и красоту существо; мне стало прискорбно думать, что эта женщина читает что-нибудь порядочное и хвалит: ведь ее похвала— оскорбление, и неприятно думать о том, что порядочный человек может ей понравиться и она может избрать его предметом своих, бесед и похвал и представлять себя влюбленною в него, а его в себя. Мерзость. — Писал несколько о Гете, ничего, однако, не написал; написал страницу Срезневского. Расстройство здоровья, кажется, прошло, — ел не так много.

23 [октября]. — Вчера читал речь Roux-Lav£rgne об избрании президента, и меня поразили слова, которые приводит он из евангелия: «Ищите раньше царствия божия и правды его и сия вся приложатся вам»: эта мысль решительно прилагается к миру и управляет его судьбами, это так убедительно, и с этого времени, благодаря R.-Lav-, который напомнил мне ее, она занимает в моем уме и понятиях такое же место, как «возлюбите друг друга», и «если меня изгнали, то и вас выгонят» и проч.; может быть, даже более места, чем эти мысли, потому что это в самом деле основная мысль, которая должна управлять всеми действиями и идеями человека, призванного действовать в государстве, и человека частного; которая, конечно, обоим трудна, но должна прилагаться, несмотря на то, что кругом их не признают ее, — эта мысль одна из существенных в христианстве.

Несколько думал вчера о своем тезисе, о котором спорил с Ни-китенкою, — что человек всегда и везде во все продолжение своей жизни и во всех кругах своей деятельности, во всех поступках своих решительно одинаков и что⁹ нет в нем противоположных свойств, т.-е. какие элементы в его уме и характере оказались господствующими в одном случае (должно только смотреть хорошенько и осторожно и принимать случай, факт не иначе как с величайшей осторожностью относительно того, что выражается в этом факте), но как скоро мы знаем, что выразилось в этом факте, то я утверждаю, что мы всегда во всех других фактах жизни этого человека найдем вслед то же самое. Конечно, между многими принципами, которые управляют понятиями и деятельностью человека, много разнообразности, и в данных случаях выражается то один, то другой, но мы говорим, что все эти принципы проистекают из одного общего начала, поэтому относятся между собою, как части одной системы, и никогда не могут не только противоречить друг ДРУ^ГУ> а даже быть в сущности различными друг от друга, и что в каждом факте, если рассмотреть внимательнее и глубже, чем, может быть, возможно для нас, мы найдем везде следствие^ всего человека (как в каждой части материального мира отражается весь мир, и каждое событие в ней производится всем миром и всем существующим в нем, но для нас ближайшая по времени и месту причина заслоняет все другие), так что вся натура человека выражается вполне в каждом его поступке, только некоторые элементы, конечно, ближе и действительнее и более господствующим образом, чем другие, — напр., в еде выражается всегда весь человек, но, конечно, физическая сторона яснее для нас, чем духовная.