Том I (полный вариант)

Вас. Петр, не зашел, поэтому я был у него с 6 до 9; после он проводил меня, я егр. Наверное он заметил и сообразил то, что я ему сказал неосторожно третьего дня, — что я вычеркнул в письме несколько строк, и сообразил, что это верно говорилось, что прислали деньги; я, кажется, разуверил его, сказав, что это говорилось об отношениях Любиньки и Ив. Гр. друг к другу; говорил ему о чувстве неприятном, которое производят их нежности, да и вообще все Wesen und Treiben[29], и о том, что мне самому совестно его. Он опасается все расстроить своею близостью мои отношения к ним; я разуверял, не знаю успешно ли. Надежда Егоровна читает Лермонтова (стихи, что я замечал и раньше) и «Тома Джонса»⁷ — хорошо.

От него зашел к Ал. Фед. за «Debats» и теперь ложусь их читать. Разобрал и несколько списал буквы И (до иже списал); почти ничего не читал, только дочитал 1-ю часть «Домби и сына» — хорошо, конечно. Почти ничего не думал. Пусто и довольно глупо было на душе и в уме, когда был дома; с Вас. Петр, говорил довольно шутя и остря о Пушкине⁸, Залемане старшем и Орловых петергофских. Работал 4 часа.

18 июля, воскресенье. — В ИѴ2 пришли Ол. Як. и Ал. Фед., просидели до 2V2; Ал. Фед. снова пришел в 6 и просидел до 9Ѵг; еще несколько времени было отнято тем, что Ив. Гр. пил ча£, воротясь домой, и свечу поставил на другой стол; работал около 4 часов, — день, пропавший совершенно. Вас. Петр, не был, это немного беспокоило, однако немного, я что-то как дубина.

Пришла мысль, возбужденная словами Олимпа Як. про гатчинских воспитанников, что должно сечь их, — дарования необычные и не занимаюсь, а с какой-то бесцветностью и бессмысленностью смотрю[30] в то время, когда занимаюсь разбором словаря, — что собственно и хорошо делают, если не занимаются школьным делом[30], — что неудивительно, что дурак в школе бывает обыкновенно умнее хороших и талантливых учеников в жизни: те, все учась, следуют авторитету и не имеют времени свободно жить и чувствовать и мыслить, остаются детьми, забитыми людьми; одним словом, понял, как выходят бестолковые люди из школ и что значит — это забитый мальчик. Да, защищал по нападкам на Ол. Як., как наставника в Гатчине, мысль, что большая часть занимающих места не имеют ни особых дарований, ни познаний, делающих их достойнее занимать их места, чем те, которые не занимают их, и что, напр., он ничем не хуже других, и большую часть чиновников и правителей легко можно бы заменить durch den ersten besten [31], кто сел, тот и умеет сидеть, не человек по уму достоин занимать место, а получил место, так оно и дает тебе ум или репутацию на ум. Споря о чем с Ив. Гр., довел его до того, что он сказал: «Однако этот спор ни к чему не поведет»; через несколько секунд все-таки начал он говорить о вздоре снова.

Думал почти бесплодно и без интереса. Семейные помехи несколько надоедали. Любинька наскучила своими толками о том, что не надеется на выздоровление: и жаль ее, и скучно, и приторно слушать. Читал «Debats» только, разобрал И и К.

19 июля, понедельник, — Утром около 1 часа был расстроен несколько помехами семейными, так что хотелось уйти из дому. Пришли к Ив. Гр. Горизонтовы оба, я не выходил; просидели более двух часов, время пропало, потому что в это время, как нарочно, я рассыпал по полу слова, а подбирать было неловко при них; от скуки читал Горлова и «D6bats» без всякого внимания; после обеда был не так, как раньше, расстроен, хотя бы должен бы быть расстроен, потому что от 5 до 9 сидел Алекс. Фед., время снова пропало. Думал несколько о Вас. Петр., что его нет, а вообще ни о чем, кроме своей скуки, — не будет ли она увеличиваться и не начнется ли снова состояние, как было осенью.

Ал. Фед. просил написать папеньке о том, что будет стоить поминание в год его отца в нашей церкви, не говоря, что это для его отца; я отвечал, что верно и так написал в синодик, но что все-таки что напишу. Он говорит, что «все более и более грущу и тоскую, гораздо более, чем раньше». От Фрица принесли сапоги (надел головки), отдал 3 руб. сер. и мальчику 6 коп. сер. Разобрал буквы Л и М, работал 8–1, 4–5, 9—11=8 часов, но много мешали мне разговоры Любиньки и Ив. Гр. и много сам рассыпал букв своею неосмотрительностью. Когда Любинька спросила, зачем, отвечал: «Сам теперь не знаю хорошенько; раньше для медали, а теперь не могу писать на нее». — «Почему не можешь?»— Я сказал пустяки.