Том Джоу

С тех пор многие планеты фронтира условно–независимые, но все равно находятся в чьей‑то зоне влияния. Это все к тому, что внутренние системы посмотрели на подобное хамство и прекратили производить новые планеты. А системы фронтира своими силами что‑то терраформировать не в состоянии — нет ни технологий, ни денег, ни специалистов.

Тем временем мы входим в атмосферу и по пологой дуге двигаемся к точке назначения, там у корпов свой мини–космодром. В атмосфере аппарат бодро рапортует всем интересующимся, что он не враг, а спасательная капсула 122334/5 линкора Фарадей, порт приписки Рибадео, Великая Испания.

У Анны включается планетарная связь, на другом конце дико волнующийся муж, который уже посмотрел по тиви шоу с падающим на планету кораблем. Жестами показываю Анне, что про меня ни слова, она понимает и остаток пути рассказывает мужу, что с ней все хорошо, она сыта, здорова, со штатным числом конечностей и все еще готова любить мужа, если тот наконец заткнется. В конце концов падает она, а не он, и ей виднее. Ждет на космодроме, прилетит сама, любит–целует. А я думал, что истерят обычно женщины.

При–тобогиваемся штатно, на границе космодрома видим кар спасателей, пока к нам не едет — корпус бота еще не остыл.

Через пятнадцать минут нас встречает муж Анны — я видел его на фото в ее комнате. На мое рукопожатие вручает корпоративную форму, как у него, и деловито перетаскивает роботами наш груз из бота. Изучаю документы, вложенные в складку формы — на фото я, зовут меня Томас Скарборо, младший лаборант. Когда они только успели?

Анну ее муж подкидывает до административного корпуса, сейчас туда подъедет разбуженный в ночную пору ее босс, меня же увозят в сторону жилых зданий, показывают просторную спальную и желают приятного сна.

Глава 7

— Здоровье у вас хорошее, операционное воздействие перенесете без проблем. — Высокий седой мужчина задумчиво смотрит на данные моего обследования. — Нет ни противопоказаний, ни аллергических реакций. Редкость в наше время. Это все, что касается хороший новостей.

— А плохие? — Настораживаюсь.

— Плохие есть. У вас мозг, будто вы микроволновую печь использовали вместо подушки, причем долгие годы.

Ну папаша, ну удружил. Так и знал, что аукнется мне четырехлетняя процедура.

— Чем это грозит? Вы можете это вылечить?

— Грозит деградацией до интеллектуального уровня грудного младенца. Вам еще повезло, что поврежденную область не тревожат импланты. Я могу замедлить процессы разрушения, но дам вам где‑то год полноценной жизни, после этого будет лавинообразный обвал жизненных параметров. — Разводит руками. — В связи с этим мы возвращаемся к нашему главному вопросу. Вы все еще настаиваете на глубокой коррекции внешности? Сами понимаете, это очень большой объем воздействий. Если вы не хотите ограничиваться косметическими изменениями, то для достижения новой фактуры тела придется менять практически весь скелет. У нас не самое новое оборудование, операция займет минимум месяц, это очень много. Можно жить и радоваться целых тридцать дней.

Из меня будто выдергивают стержень, я, оказывается, ходячий труп.

— Это вообще не излечимо? — смотрится, как вопрос отчаявшегося человека, что недалеко от истины

— Излечимо, на другом оборудовании. Здесь, если вы не заметили, фронтир. У нас нет технологий лечения мозга.

— А у кого может быть? — равнодушие врача начинает бесить.

— Внутренние системы, военные, миллиардеры, список стандартный, молодой человек. Все, кто может себе это позволить.

— То есть я обречен?

— Я этого не говорил, тем более даже подсказал вполне приемлемый вариант — военные. У нас на планете есть центр рекрутинга, набирают в десант. В зависимости от заключенного контракта предоставляют медобеспечение, покрывают долги, оплачивают обучение родственников. Почему я сразу не сказал? — Доктор опережает мой вопрос — Ваш случай с полным физическим восстановлением — двадцать лет десанта. Быть может, год роскошной жизни — я так понял, у вас есть деньги — это лучше, чем двадцать лет риска?

— С вашей точки зрения опытного человека, наверное так. Но мне, если честно, тяжело осознавать мысли о скорой смерти.

— Я вас понимаю, молодой человек. Но поверьте мне, год можно провести так, что будет не стыдно за всю жизнь. Двадцать лет на солдатском пайке с высокой вероятностью смерти в какой‑нибудь дыре до истечения контракта — гораздо худший вариант.

— И все же, я хочу бороться.

— Похвально, похвально. Но я думаю вы еще не раз вспомните мое предложение. Тем не менее всей душой с вами, юноша. Могу предложить замену имплантируемых пластиковых костей, частичную или полную, на высокопрочный скелет. Есть, правда, минусы — если вас начнет пожирать какая‑нибудь ксенотварь, то ногу отстрелить не получится. Зато она наверняка подавится пластометаллом.

Шутник, мммать его.

— Скелет на основе титана?

— Вы весьма осведомлены для вашего возраста.