Том 9. Рассказы и очерки

И в лице и в голосе Нерпина была вызывающая, неспокойная наглость, и в преувеличенном смехе слышалась искусственность.

— Как же-с… И вас под суд — скажите пожалуйста! И всех нас, грабителей; вас, меня и Подосинникова, старшего механика… С ним и не говорил этот новый прохвост, а приказал передать — уезжать. Верно, и Баклагина отправит в Россию… Он, дурак, сам себя, говорят, описал извергом… Сегодня Баклагина зовет к себе Северцов… Верно, Баклагин еще порасскажет. Может, за откровенность грозный судья и не потребует примерного наказания… Всех, говорят, выдал в своем показании… Нечего сказать, по-товарищески, Егор Егорыч… Каков-с?!

Пересветов озлобленно промолвил:

— Да… Признаться, не ожидал такой… мерзости…

— А еще фыркал… Придирался ко мне… Ревизор, мол, худо кормит… Помните, из-за солонины чуть было скандала не сделал!.. Хорош товарищ… Вроде этого Иуды адмирала. И пожалуй, еще Иуда оставит Баклагина на эскадре… А ведь мы воры… ужасные воры… Он ведь так-таки и намекал мне об этом. Так и хотелось дать ему в морду… да удержался… Не захотел в матросы из-за мерзавца. И какой же скот его превосходительство… Реформатор… Неподкупный… Долг выше всего… Независимый!.. Имеет деньги, так и зудит, подлец. А как сам-то выскочил в адмиралы?.. Я слышал от ревизора на «Проворном».

— А что? — с замирающим любопытством спросил Пересветов.

— Из-за одной пожилой дамы, жены… (и Нерпин даже назвал фамилию какого-то сановника). И карьера оттого… Нелицеприятный! Независимый! — лгал Нерпин, перевирая слышанную им сплетню.

Пересветов теперь уж не останавливал лейтенанта, который хоть и в статском платье, а все-таки не смел по долгу дисциплины так ругать начальника эскадры, и капитан прежде, разумеется, не позволил бы подчиненному таких речей.

Егору Егоровичу, напротив, было приятно слушать брань и сплетни на Северцова, да еще без свидетелей и в конторе иностранного отеля, в которой сидел англичанин-хозяин (конечно, «подлый» и «воображающий о себе»), разумеется, ни слова не понимавший и только недовольно пучивший и без того слегка выпяченные голубые глаза, словно бы находя, что для разговоров место не «office» [13], а «parlour» [14].

Но еще приятнее и успокоительнее было то, что ревизор, по-видимому, не был в отчаянии и, казалось, далеко не верил возможности быть под судом.

«Положим, Нерпин и легкомысленный человек, но неглупый и ловкий», — думал Егор Егорович и сказал бывшему ревизору:

— Едем, Александр Иванович, на одном пароходе…

— Обязательно с вами, Егор Егорыч… И старший механик вместе, Егор Егорыч…

— Обсудим, как показывать в Петербурге… А вы еще уверяли: не узнает! — не без упрека прибавил Пересветов.

— Да ведь вольно было вам, Егор Егорыч, признаваться… И Подосинников тоже… И какие доказательства? Книги и документы в полном порядке. И какие злоупотребления, если по совести разобрать? Ну, отдавай под суд! Я на суде скажу, что мы не воры… Да, не побоюсь многое сказать… Пусть мне докажут, что мы — воры оттого, что не отдали скидки со счетов поставщикам или консулам. Я объяснил этому упрямому подлецу!.. Он говорит: «Объясните суду». И объясню… Увидят! — не без горячности говорил Нерпин.

— А бог даст, до суда и не дойдет. Что мусор-то перекапывать!

— То-то и я иногда так думаю. А вы как думаете? Под носом у адмирала ревизор на «Проворном» не купит в Гонконге по шести фунтов за тонну угля? И разве скидку не спрячет? Так меня за что под суд!

Наконец Нерпин замолчал, и хозяин обратился к русским офицерам:

— Вам, кажется, я нужен?

Тогда Нерпин стал спрашивать о дне ухода парохода в Европу и о цене мест в первом классе.

Кстати, подошел Подосинников, и Нерпин взял три билета и сказал бывшему своему капитану:

— А вы, Егор Егорыч, одолжите своему ревизору двадцать пять фунтов… А то не хватит до России. В Кронштадте возвращу.

Пересветов поморщился и обещал дать деньги.

— Только в дороге… А то, пожалуй, просадите деньги в Гонконге, Александр Иваныч.

Все трое вышли, направляясь в свои комнаты.

Нерпин обещал сейчас же зайти к Егору Егоровичу и в подробности рассказать, как «точил» адмирал. «И все тихо так, спокойно. Этакий фарисей!»

VIII

В эту минуту в дверях своего номера показалось хмурое лицо Баклагина.

Все раскланялись с ним.

— Вы к адмиралу, Леонтий Петрович? — спросил Пересветов.

— К искариоту? К этой скотине? — задал вопрос и ревизор.

— Потрудитесь вежливее говорить при мне о русском адмирале, — сухо, резко и повелительно произнес Баклагин. — Вы еще флотский офицер, — прибавил бывший «собака» старший офицер.

Нерпин скрылся в свой номер, а Пересветов проговорил:

— На пять минут, Леонтий Петрович!

— Что вам угодно, Егор Егорыч?

И он отворил двери и просил войти своего бывшего капитана.

— Пожалуйте!

И Баклагин указал на кресло.

Пересветов опустился на кресло. Присел и Баклагин.

— Леонтий Петрович! Что вы со мной сделали? — обиженным тоном спросил Егор Егорович.

— Что сделал с вами? — переспросил Баклагин серьезно.

— Вы подвели меня, Леонтий Петрович. И за что? За что?

— Я не имею привычки подводить. Не понимаю. Как я вас подвел?

— Да вашими показаниями, Леонтий Петрович.