Том 9

Входит М а л ю т а. Все отшатываются от Филиппа. Малюта подходит к нему под благословение. Оборачивается к князьям и глядит на них с недоверием, с подозрением.

Ефросинья. Опоздал, батюшка, митрополит вечерню отслужил, мы отстояли… Милости прошу в столовую избу, ужинать…

Малюта. Ужинать тебе одной придется, Ефросинья Ивановна… Владыка Филипп, и вы, князья, и ты, князь Владимир, собирайтесь в поход. Государь идет из Полоцка с победой и большим полоном. Ночевать будет в Коломне. Быть вам во сретенье государя без отговора… А тебе, Филипп, придется перед государем печаловаться[183] за князя Андрея Михайловича Курбского… Такая беда с ним случилась, с прославленным-то воеводой, – руками разведешь… Глупость или измена… (Внезапно — Козлову.) А ты что за человек?

Козлов начинает мычать, трястись, кричать дурным голосом.

Ефросинья. Юродивый, Юрко, вслед за митрополичьим возком прибежал, – божий человек… Малюта. Сумнительно…

Картина шестая

Глубокая арка крепостных ворот, тускло освещенная висячим фонарем. Воет ветер. В глубине, куда едва достигает свет, копошатся два человека. Они отходят от этого места. Один из них, Козлов Юрий Всеволодович, вытирает руки о полу кафтана. Другой, Шибанов, идет впереди него к низкому отверстию в толще арки и со скрипом отворяет железную дверцу.

Шибанов. Спускайся, князь Андрей Михайлович.

Появляется Курбский с фонарем в руке. Он без шапки, в дорожной шубе.

Шапочку-то забыл, что ли, впопыхах, – надень мою, холопью, сделай милость…

Курбский. Где стража?

Козлов. А вон, лежат спокойно, двое…

Шибанов. А которая стража на стенах, не услышат — ишь вьюга как кричит, угрюмая, ливонская…

Курбский. Кони где мои?

Козлов. Кони стоят в овраге, недалече… Все припасено в сумах переметных,[184] будь без сомнения… Да и скакать нам только ночь, на заре будем у поляков…

Шибанов. Князюшка, а грамоту охранную королевскую не забыл?

Курбский. Шапку одну только забыл… Юрий Всеволодович, так ли я поступаю? Непривычно мне — спросонья, натянув шубенку, бежать в ночь, как вору. Как в омут головой…

Козлов. А лучше будет, Андрей Михайлович, когда тебя в простых санях, закованна, в Москву повезут? Да придет к тебе в застенок худородный тиран зубы скалить. Решайся… Отворять ворота?

Курбский. Подожди…

Шибанов. Андрей Михайлович, как бы городской воевода не вернулся с объезда…

Курбский. Мне еще и Мишку Новодворского бояться! На кол его велю посадить! Я еще владыка в Ливонии…

Козлов. Велеть-то велишь, а сажать будем мы, что ли, с Шибановым? Только всего твоего войску и осталось…

Шибанов(Козлову). Воевода Новодворский, знаешь ты, вредный человек, – не дал нам подвод и коней! Врет, кони и подводы у него есть. А сам тайно в Москву нарочного погнал, сказать, что князь-де неведомо куда хочет отъехать с семьей и рухлядью.[185]

Козлов. Знаю… (Курбскому.) Не ошибся ли ты, Андрей Михайлович? Надо ли было тебе войско подводить под сабли гетмана Радзивилла?[186] Не лучше ли было, соединясь с ним, идти прямо на Москву — ссаживать царя, покуда тот стоял под Полоцком? А ты бежал от своей же силы…

Курбский. Не тебе меня учить, дурак! Ставленников да блюдолизов царя Ивана у меня в войске была половина. Под польские сабли им и дорога. Войско было негодное. Любой король или курфюрст[187] мне войско даст… Не хотелось бы только приходить в польский стан одвуконь, с одной сумой переметной. Не так надо Курбскому отъезжать от московского царя… (Шибанову.) Достань мне людей ратных, лошадей, телег под рухлядь… Достань тотчас… Велю…

Шибанов. Поздно, Андрей Михайлович.

Козлов. Чего стыдишься бежать одвуконь!.. В Литве и Польше вельможи между собой тебя не Курбским зовут, но величают великим князем Ярославским… А в Москве царь Иван, вернувшись из-под Полоцка, великих-то князей стал за седые бороды хватать…