Том 9

Неоднократно замечалось, что британская публика бывает время от времени подвержена приступам морального рвения и что через каждые шесть или семь лет ее добродетель становится неистовой и обуреваемой желанием сразиться с пороком. Объектом подобного приступа морального и патриотического рвения в настоящее время явился бедный кэбби. Его вымогательствам, от которых страдали беззащитные дамы и тучные дельцы из Сити, следовало-де положить конец, а плату за проезд снизить с одного шиллинга до шести пенсов за милю. Шестипенсовая мораль стала эпидемической. Министерство, в лице г-на Фицроя, выработало драконовский закон против кэбби, определяющий его обязанности перед публикой и в то же время подчиняющий оплату его поездок, его «экипаж», его лошадей и его нравственность законодательному регулированию парламентом. По-видимому, имелось в виду насильно превратить кэбби в образчик британской респектабельности. Нынешнее поколение не может обойтись без того, чтобы не сотворить по крайней мере одну добродетельную и бескорыстную категорию граждан, и для этого были избраны кэбби. «Министерство всех талантов» настолько горело желанием провести в жизнь свой законодательный шедевр, что закон об извозчиках, едва пройдя через палаты, был уже введен в действие, прежде чем была готова хотя бы часть необходимых для этого условий. Никто не позаботился о том, чтобы лондонские кади имели под рукой точные копии новых правил и таблиц расстояний и расценок; вместо этого полицейские судьи получили в самой общей форме указания разрешать все конфликты, возникающие между кэбби и публикой. Таким образом, в течение двух недель мы были свидетелями разнообразного и возвышенного зрелища разыгравшейся перед судьями непрерывной борьбы между целой армией шестипенсовых Гемпденов[212] и «свирепыми» извозчиками; из них первые сражались за добродетель, а вторые — за деньги. День за днем кэбби читались нравоучения, им выносили приговоры, их заключали в тюрьму. Наконец, они убедились, что при новом тарифе они не в состоянии вносить своим хозяевам прежнюю арендную плату. Хозяева и извозчики собрались все вместе на свою mons sacer[213] — в Нэшионал-холл в Холборне, где и пришли к ужасному решению, приведшему к исчезновению на три дня извозчиков с улиц Лондона. Двух вещей они уже добились: во-первых, министерство в лице г-на Фицроя настолько изменило свой собственный закон, что почти аннулировало его; а во-вторых, восточный вопрос, датский coup d'etat {государственного переворота. Ред.}, плохой урожай и надвигающаяся эпидемия холеры — все это исчезло перед лицом великой борьбы между общественной добродетелью, настаивавшей на. уплате шести пенсов за милю, и частным интересом, настаивавшем на уплате двенадцати пенсов.

«Забастовка» стоит в порядке дня. В течение этой недели бастовало 5000 углекопов в северных угольных районах, от 400 до 500 поденщиков — резчиков пробки в Лондоне, около 2000 рабочих, работавших у различных владельцев товарных пристаней на Темзе; забастовали и полицейские в Гулле, такая же попытка была сделана полицейскими Сити и всей столичной полицией, и, наконец, под боком у парламента забастовали каменщики, работавшие в капелле св. Стефана.

«Мир становится сущим раем для трудящихся, люди приобретают цену!» — восклицает «Times». В 1849, 1850, 1851 и 1852 гг., в то время как торговля неизменно росла, подъем промышленности достиг невиданных ранее размеров и прибыли непрерывно повышались, заработная плата в общем оставалась неизменной, а в большинстве случаев даже удерживалась на более низком уровне, установившемся в результате кризиса 1847 года. После того как эмиграция понизила численность населения, а повышение цен на предметы первой необходимости обострило аппетит народа, вспыхнули забастовки, благодаря которым заработная плата поднялась. И вот мир сделался сущим раем для рабочих — в глазах «Times». Чтобы райские условия низвести до земных, фабричные лорды Ланкашира образовали ассоциацию с целью взаимной поддержки и совместной борьбы против требований народных масс. Но, не довольствуясь противопоставлением своего объединения объединению рабочих, буржуазия грозит прибегнуть к вмешательству закона, — закона, который продиктован ею же самой. О том, как это будет осуществляться, можно заключить из следующих злобных излияний газеты «Morning Post», органа либерального и любезного Пальмерстона.