Том 8. Рваный барин

– Стало быть, жив, коли говорят знающие! И сколько к ему народу, будто, ходили, да чтой-то никто вот назад-то не ворочается!.. Может, доступиться никак не могут?.. А он, будто, все как есть знает про судьбу!

– А я доступлюсь! – говорит барин, повеселел. – Я теперь такой отчаянный… И всю тебе судьбу сгадаю… Картошечки бы мне только, а то у меня и сил нет.

Ну, накормила его баба картошкой, укрепила… – пошел барин того чиродея достигать. Шел-шел – никто ничего не знает. Сгадывается так, что должен быть чиродей, а может, и укрывается до времени, не желает. Дальше да дальше посылают, а куда – неизвестно. Боле тыщи верст прошел барин, по таким дремам-чащам продирался, что до кожи оборвался, а отступиться никак не хочет: самолюбие уж забрало. Травкой одной питался, затошшал… И приходит вовсе в незнакомое место, никаких людей уж не встревается, – одна сосна. Видит – гора высокая, один камень, а на горе крупная башня стоит, как столб. Ну, забоялся. Уж к ночи было, а огоньку не видать нигде. Ну, конечно, к нему неизвестный старик выходит из дремучих лесов, вроде как пустынник. Барин за его и прицепился: скажите да скажите! А тот, немой, будто. Ну, разжалобил его барин… слезами взял. Вот тот старик и говорит:

– Не тебя, дурака, жалеючи, а православного народа… Но только из этого ничего не выйдет, через тебя не произойдет.

– Я, – говорит барин, – хочь попробую. Вы мне укажьте, где мне тут Мартына-Задеку найтить… Я не отступлюсь…

– Ну, раз вы так желаете, на свою судьбу идете, можете итить. Самая эта башня, на горке, самый Мартын Задека живет. А не боишься?

– Я теперь страсть отчаянный, – барин ему. – Мне теперь ничего не страшно. Мне подвиг нужен! На навозе помирал – и то не страшно.

– Ну, – говорит, – в таком случае мо-жете! Такая ваша судьба.

Уж до точки человек дошел… что ему?! Всходит барин на ту гору, взлезает на башню… – собаки огромадныя на его кинулись, рвать! Завизжал, понятно. А тут самый он, Мартын, стало быть, Задека и заявляется. Чисто вот старик тот! Обернулся, значит.

– Давно тебя, – говорит, – дожидаюсь. Пожалуйте. И не вижу, а вижу!

Какое слово сказал! Ну, прямо, – голова! Вовсе слепой, вроде как чиродей, – в огромадном колпаке, в халате, нос крючком, борода до пуза.

Так барин и затрясся. А тот ему свое да свое, пужает:

– И не вижу, а вижу!

Значит, такой у него разговор непонятный, – чиродей, потому!

Глядит барин – огромадная труба наставлена, в небо чтобы глядеть, в планиды, – и книга чернокнижная, огромадная, с дверь будет. И свечи горят, черныя-расчерныя, огромадныя, и черепья человечьи лежат – страсть! Лягушки тоже огромадныя по углам лупятся, и энтот, понятно… ну, как полагается, огромадный котище, весь черный, глазища зеленые, – лоп-лоп! – страшенный!

– Садитесь, – говорит, – я, – говорит, – вам сейчас пропишу рицеп! Давно тебя поджидаю.

– Я, стало быть, к вам по важному делу… нащот судьбы…

А тот на него как кинется!

– Часы… тудыт-растудыт!

Барин ему – пожалуйте! Покорился.

– Ну, – говорит, – счастлив ты, что часы при тебе остались. А то бы, – говорит, – только тебе и места – собакам тебя стравить! Себя еще поддержать можешь, могу еще с тобой разговор иметь. Может, что из тебя и будет.

Взял от него часы – и на стенку. Глядит барин – полна у него стена часов, – и золотые, и серебреные… Ну, золотых больше, – чисто вот звезд на небе, навешано. И спрашивает:

– Это для чего же часов-то у вас сколько?

– А сколько дураков – столько и часов. Вот теперь одним больше стало. А не желаете с часиками расстаться – можете уходить, мне ваши часы без надобности. Но только, – говорит, – смотрите!

Ну, податься некуда, – сдался.

– Скажите, какое моей судьбы решенье!

– А вот погодите, сейчас узнаете. Труба докажет.

И опять за свое:

– И не вижу, а вижу!

В трубу, на небо, и уставился. А кот в ногах крутится, мурлычет, хвостом цепляет, сгорбатился, – фырк да цырк! Барина жуть взяла. Сидит-дрожит.

– Ага! – кричит чиродей, – теперь мне доподлинно все известно! Так это ты сам и есь, кишка луженая?! веселый барин?!!

Ну, признался: податься некуда.

– Искал своего-дождался. Поддержись!

Да кэ-ек его трубой по башке царапнет – готов!

Сейчас брюхо ему вспорол, все кишки-черева выпустил – прямо, ахнул: триста аршин кишки! Отмотал-отсчитал аршинчиком – чик! Ну, оставил, сколько по правде-закону полагается, зашил, дунул-плюнул…

– Вставайте!

Поднялся барин, глядит – пузо-то как мешок пустой, обвисло.

– Что-то мне, – говорит, – как хорошо-легко стало?! даже удивительно, будто и не я самый.

А Мартын-Задека ему и давай: