Том 8

Биржевики и финансисты Тихоокеанского побережья на всю жизнь запомнили урок, который получили Чарльз Клинкнер и Калифорнийско-Алтамонтский трест. Клинкнер был председателем правления. Вместе с Харнишем они разгромили Междугородную корпорацию Сан-Хосе. Могущественная компания по производству и эксплуатации электрической энергии пришла ей на помощь, и Клинкнер, воспользовавшись этим, в самый разгар решительной битвы переметнулся к неприятелю. Харниш потерял на этом деле три миллиона, но он довел трест до полного краха, а Клинкнер покончил с собой в тюремной камере. Харниш не только выпустил из рук Междугородную — этот прорыв фронта стоил ему больших потерь по всей линии. Люди сведущие говорили, что, пойди он на уступки, многое можно было бы спасти. Но он добровольно отказался от борьбы с Междугородной корпорацией и с Электрической компанией; по общему мнению, он потерпел крупное поражение, однако он тут же с истинно наполеоновской быстротой и смелостью обрушился на Клинкнера. Харниш знал, что для Клинкнера это явится полной неожиданностью. Знал он также и то, что Калифорнийско-Алтамонтский трест — фирма весьма солидная, а в настоящее время очутилась в затруднительном положении только потому, что Клинкнер спекулировал ее капиталом. Более того, он знал, что через полгода трест будет крепче прежнего стоять на ногах именно благодаря махинациям Клинкнера, — и если бить по тресту, то бить немедля. Ходили слухи, что Харниш по поводу понесенных им убытков выразился так: «Я не остался в накладе — напротив, я считаю, что сберег не только эту сумму, но гораздо больше. Это просто страховка на будущее. Впредь, я думаю, никто уж, имея дело со мной, не станет жульничать».

Жестокость, с какой он действовал, объяснялась прежде всего тем, что он презирал своих партнеров по биржевой игре. Он считал, что едва один из сотни может сойти за честного человека и любой честный игрок в этой шулерской игре обречен на проигрыш и рано или поздно потерпит крах. Горький опыт, приобретенный им в Нью-Йорке, открыл ему глаза. Обманчивые покровы были сорваны с мира бизнеса, и этот мир предстал перед ним во всей наготе. О жизни общества, о промышленности и коммерции Харниш рассуждал примерно так: «Организованное общество являет собой не что иное, как грандиозную шулерскую игру. Существует множество наследственных неудачников, мужчин и женщин; они не столь беспомощны, чтобы держать их в приютах для слабоумных, однако способностей у них хватает только на то, чтобы колоть дрова и таскать воду. Затем имеются простаки, которые всерьез принимают организованную шулерскую игру, почитают ее и благоговеют перед ней. Эти люди — легкая добыча для тех, кто не обольщается и трезво смотрит на мир.

Источник всех богатств — честный труд. Другими словами, все — будь то мешок картофеля, рояль или семиместный туристский автомобиль, — все это плод человеческого труда. Когда труд окончен, предстоит распределение богатств, созданных трудом; тут-то и начинается шулерство. Что-то не видно, чтобы труженики с мозолистыми руками играли на рояле или путешествовали в автомобилях. Причина тому — нечистая игра. Десятки и сотни тысяч мошенников просиживают ночи напролет над планами, как бы втиснуться между рабочими и плодами их труда. Эти мошенники и есть так называемые бизнесмены. Втиснувшись между рабочим и продуктом его труда, они урывают свою долю богатств. Доля эта определяется не справедливостью, а степенью могущества и подлости шулеров. В каждом отдельном случае они выжимают «все, что может выдержать коммерция». Так поступают все участники игры».

Однажды, находясь в хорошем настроении (под влиянием нескольких коктейлей и обильного обеда), Харниш заговорил с лифтером Джонсом. Это был рослый, худощавый парень, взлохмаченный, свирепого вида, который всеми возможными способами выражал своим пассажирам ненависть и презрение. Это привлекло внимание Харниша, и он не замедлил удовлетворить свое любопытство. Джонс был пролетарий, как он сам заявил не без вызова, и лелеял мечту стать писателем. Но редакции журналов возвращали все его рукописи, и в поисках крова и куска хлеба он перебрался в Петачскую долину, в ста милях от Лос-Анжелоса. План у него был такой: днем работать, а ночью учиться и писать. Но оказалось, что железная дорога выжимает все, что может выдержать коммерция. Петачская долина была довольно глухим местом, которое поставляло только три вида товаров: скот, дрова и древесный уголь. За перевозку скота до Лос-Анжелоса железная дорога взимала восемь долларов с вагона. Джонс объяснил и причину столь низкой оплаты: у скотины есть ноги, и ее можно просто перегнать в Лос-Анжелос за те же восемь долларов. Дрова же перегнать нельзя, и перевозка одного вагона дров по железной дороге стоила ровно двадцать четыре доллара.