Том 8

Все развеселились. Гость оказался забавным малым; он рассказывал много историй о войне и любви. Даже сэр Эндрью, забыв тревоги и предчувствия, весело смеялся; Розамунда, которая казалась красивее, чем когда-нибудь, в своем покрывале, усеянном золотыми звездами, и в вышитой тунике, слегка улыбалась, немного рассеянно. Наконец пир подошел к концу. Вдруг, точно неожиданно вспомнив о чем-то, Георгий вскрикнул:

— А вино? Жидкая амбра с горы Троодос. Я и позабыл о нем. Благородный рыцарь, вы позволите мне разлить его?

— Конечно, милый купец, — ответил сэр Эндрью, — конечно, вы можете раскупорить ваше собственное вино!

Георгий поднялся, взял большой кувшин и серебряный жбан с боковой полки, на которой была расставлена нарядная посуда, подошел к маленькому бочонку, стоявшему в углу на козлах, наклонился над ним, вынул из него затычку и наполнил до краев то и другое. Потом он знаком подозвал к себе одного из управителей, сидевших за нижним столом, и приказал подать ему кожаный ковш, тоже стоявший на полке. Наполнив его вином, он передал его вместе с кувшином этому человеку, предложив ему выпить за здоровье его господина.

Серебряный жбан он отнес к высокому столу и собственноручно наполнил роговые кубки всех присутствующих, за исключением Розамунды, которая ни за что не захотела дотронуться до вина, хотя купец долго уговаривал ее и, казалось, обиделся на ее отказ… И вот, не желая огорчить этого человека, всегда любезный сэр Эндрью сам налил немного вина в свой рог, но когда киприот отвернулся, дополнил кубок водой. Теперь все было готово; Георгий налил или сделал вид, что налил вино в свой собственный рог, и сказал:

— Выпьем все, решительно все за здоровье благородного рыцаря сэра Эндрью д'Арси, которому я, по обычаю моих соотечественников, желаю жить веки вечные! Пейте, друзья, пейте до дна, потому что такое вино никогда больше не омочит ваших губ!

И, подняв кубок, он, казалось, пил вино большими глотками; все последовали его примеру, даже сэр Эндрью, который отпил немного из своего кубка, на три четверти полного водой; раздался долгий ропот удовольствия.

— Да, это не вино, это нектар, — воскликнул Вульф.

— Правда, — согласился капеллан Метью, — такое вино мог пить сам Адам в райском саду!

От нижнего стола послышались веселые восторженные крики.

Конечно, это было и прекрасное, и крепкое вино: точно покров опустился на ум сэра Эндрью. Но завеса эта снова поднялась, и в его мозгу зашевелились воспоминания и предвидения. Различные забытые давнишние обстоятельства сразу нахлынули на него, точно толпа детей, стремящихся играть. Это прошло, и старику стало страшно. Но чего ему было бояться в эту ночь? Ворота через ров были закрыты, и их охраняла стража. Верные люди, человек двадцать или больше, сидели за столами в различных пристройках за воротами, другие, еще более верные, окружали его в зале; справа и слева от него были сильные и храбрые рыцари, сэр Годвин и сэр Вульф. Нет, тревожиться было нечего, а между тем он все-таки чувствовал страх. Вдруг старый д'Арси услышал голос, голос Розамунды, которая сказала:

— Почему все так смолкло, отец? Еще недавно я слышала, как слуги и лучники пели в сарае, теперь они молчат, точно мертвые. О Боже, посмотри! Неужели все здесь опьянели, Годвин…

В эту минуту голова Годвина упала на стол, Вульф поднялся, обнажил свой меч до половины, потом обнял шею священника и вместе с ним свалился на стол. И со всеми повторилось то же самое: они покачивались взад и вперед, потом засыпали. Остался трезвым только Георгий, который поднялся, чтобы предложить выпить еще за что-то.

— Чужестранец, — резко сказал сэр Эндрью, — ваше вино очень крепкое.

— Как видно, сэр рыцарь, — ответил Георгий, — но я разбужу их. И, соскочив с помоста, легко, как кошка, он побежал по зале с криком: — Им нужен воздух, воздух. — Он широко распахнул двери, быстро вытащил из складок платья серебряный свисток и пронзительно и громко засвистел, прибавив: — Как, они все еще спят? Ну, я предложу здравицу, от которой все проснутся.

Он схватил роговой кубок, взмахнул им и крикнул:

— Вставайте, вставайте, вы, пьяницы, и выпейте за леди Розу Мира, принцессу Баальбекскую и племянницу моего царственного господина Юсуфа Салах ад-Дина, который послал меня, чтобы я привез ее к нему.

— О, отец, — вскрикнула Розамунда, — вино отравлено, и нас предали!

Едва она умолкла, как послышался топот бегущих ног и через открытую дверь в дальнем конце залы хлынуло человек двадцать или больше с оружием в руках. В эту минуту сэр Эндрью наконец понял все.

С ревом раненого льва он обнял дочь и, постояв с ней минуту, бросился к выходу в солар, где пылал камин и были зажжены свечи; он закрыл за собой дверь и задвинул ее засовом.

— Скорее, — сказал он, срывая с себя праздничное платье, — бежать нельзя, но я, по крайней мере, могу умереть, сражаясь за тебя. Дай мне кольчугу.

Она сняла со стены его доспехи и, в то время как раздался стук, надела на него кольчугу, стальной шлем, вложила в одну его руку длинный меч, а в другую щит.

— Теперь, — обратился он к ней, — помоги мне.