Том 8

Для начала я беру события, где отступления от исторической истины наиболее резки и даже непонятны, так как тут дело идет о лице, жизнь которого можно было проверить даже по формулярному его списку.[63] Но пусть это и покажет, как часто люди тогдашнего времени не искали точности, а сами компоновали истории и изъясняли душевные состояния и нравственные причины, руководившие людьми к поступкам необыкновенного характера.

В том, что они сочиняли о людях под влиянием своих склонностей и представлений, можно почерпнуть довольно верное понятие о вкусе и направлении мысли самих сочинителей, а это, без сомнения, характеризует дух времени».

Из приведенного предисловия видно, что Лесков не стремился к протокольно-правдивому, скрупулезно-точному изображению интересующих его лиц и событий. «Дух времени» для него был несравненно важнее документальной передачи того или иного конкретного факта; в центре его внимания — типические черты эпохи в целом, обусловливающие настроения и поведение его «праведников». Так же, как и в «Человеке на часах», в «Инженерах-бессребрениках» Лесков повествует о событиях неторопливо, спокойно, внешне непритязательно, но на этом «спокойном» фоне вырисовывается картина николаевского царствования, подавлявшего и калечившего в человеке благородные мысли и чувства.

Лесков стремился как можно быстрее переиздать «Инженеров-бессребреников» в «Дешевой библиотеке» Суворина. Судя по письму его к А. С. Суворину от 31 октября 1888 года, эта спешка вызвана была, по всей вероятности, какими-то разоблачениями деятельности современной «инженерии», ставшими достоянием периодической печати и воспринимавшимися Лесковым как лишнее подтверждение типичности его зарисовок. В упомянутом письме к Суворину Лесков писал: «Не признали ли бы Вы полезным и выгодным при нынешних обстоятельствах быстро напечатать и издать в «Дешевой библиотеке» или иначе мой рассказ «Инженеры-бессребреники» (из «Русской мысли») — который имел счастие Вам и другим очень нравиться? По-моему, это теперь было бы чрезвычайно своевременно. Жаль, что о нем-то теперь никто и не вспоминает… А он рисует нравы живо и показывает, с коих пор это пошло «в инженерии». На всякий случай прилагаю Вам оттиск, кот<орый> можно послать в цензуру» (ИРЛИ, ф. 268, № 131, л. 138). Оттиск попал в духовную цензуру (см. письмо Лескова к В. А. Гольцеву от 20 ноября 1888 года — «Голос минувшего», 1916, № 7–8, стр. 401) и вернулся оттуда не без замечаний, о чем можно догадываться, сопоставляя тексты суворинских изданий с последним прижизненным изданием. В суворинских изданиях совсем нет двух абзацев из главы тринадцатой, в которых зло высмеивается циническое политиканство высшего духовенства (см. абзац «Викарий его за это отечески пощунял…» и следующий абзац). Многозначительные слова: «потому что и сам…» (в абзаце «Викарий известил Фермора…», см. главу четырнадцатую) в суворинских изданиях также отсутствуют, а следующее за этим заключение викария о поведении Фермора звучит не так откровенно и внушительно, как в последнем прижизненном издании (в последнем прижизненном издании: «этак дела идти в государстве не могут»; в суворинских изданиях: «подпоручик осуждает действия старшего генерала»). В конце главы восьмой есть фраза, вносящая особый оттенок в характеристику религиозности Фермора; там говорится, что «Фермор был человек с гражданскими добродетелями, и для него не годились ни аскетизм, ни витание в поэзии красоты и любовных восторгов». Этой фразы нет в суворинских изданиях. Нет в суворинских изданиях и намека на «странную роль», которую сыграл Антоний Рафальский при приеме почаевской лавры от униатских монахов (см. гл. тринадцатую, абзац «в числе рекомендаций…»). В суворинских изданиях явно смягчено колоритное сравнение (в главе девятой) инженеров-грабителей с духовным «причтом» (в последнем прижизненном издании: «Причетники получали то, что им давал отец настоятель, и никаких частностей всей этой благостыни могли не знать»; в суворинских изданиях: «Причетники же получали то, что им давал начальник, и никаких частностей всей этой операции могли не знать»).

Цензурное разрешение (дано 1 ноября 1838 года, но стало известно Лескову и его издателю значительно позднее, о чем свидетельствует письмо Лескова к В. А. Гольцеву от 20 ноября 1888 года — см. выше) сопровождалось, очевидно, настолько серьезным «внушением» и оговорками, что заставило задуматься даже Суворина. До крайности раздосадованный, Лесков писал ему 28 ноября 1888 года: «Позвольте мне узнать: что Вы решили сделать с «Инженерами»? Приказали Вы их набирать или нет? Я ничего не знаю, а ходить в люди я теперь не могу от стыда и досады, что я нигилист, что ли, или революционер, или дурак набитый, который не понимает, что льзя, и то, чего невозможно» (ИРЛИ, ф. 268, № 131, л. 142).

Прекрасная Аза

Печатается по тексту: Н. С. Лесков. Собрание сочинений, том десятый, СПб., 1890, стр. 129–142.