Читаем Том 8 полностью

Эти две недели были еще более удивительными для Дирека, которого разрывали две страсти, одна пламеннее другой. И хотя его страстный протест против тирании Маллорингов и не мешал его страстной любви к Недде, оба эти чувства властно влекли его — каждое к себе. И это привело к самому неожиданному психологическому результату: его любовь к Недде стала более человечной, менее идеализированной. Теперь, когда она жила рядом с ним, под одной крышей, он еще больше поддавался очарованию ее наивной сердечности (надо было быть ледяным, чтобы устоять), и хотя гордость не позволяла ему изливать свои чувства, они от этого только жарче пылали.

Однако даже эти безоблачные дни омрачала какая-то тень, словно они что-то от себя отстраняли, о чем-то боялись друг с другом заговорить. Недда днем училась у Кэрстин и Шейлы всему, что могла, вечера она проводила с Диреком — долгие вечера конца мая и начала июня, такие теплые и золотые в тот год. Обычно они отправлялись к подножию холмов. Их излюбленным местом была роща из лиственниц, чьи зеленые побеги еще не потеряли лимонного запаха. Высокие, стройные деревья эти лиственницы: стволы и сухие нижние ветви у них серые, даже грязновато-черные, зато верхушка — словно пук зеленых перьев, она клонится и тихо поскрипывает на ветру, а ветки ее мягко вздыхают, как морской прибой. Укрывшись среди этих жителей шотландских гор, каких-то чужих в здешних краях, Недда с Диреком любовались последними солнечными лучами, золотившими пушистые ветки; заревом заката в небе над Биконом; сумерками, медленно простирающими серые крылья над лугами и вязами, и следили за тем, как прячутся белки и кружат перед сном голуби. На опушке рощи журчал ручей, а по берегу его росли буки. В рыжеватом песчаном дне прозрачного ручья, где играли солнечные зайчики, в серо-зеленых стволах буков с их могучим переплетением длинных и гибких корней была какая-то первозданная, неподвластная человеку сила земли, мощь непобедимого плодородия, тайная жизнь природы… Век людской короток, а этим деревьям, казалось, стоять здесь вечно! Поколение за поколением влюбленные будут приходить сюда и, глядя на их красоту и силу, чувствовать и в своих жилах соки земли. Послушав, как шумит ветер в ветвях и шепчет ручей в траве, и помещик и батрак хоть на миг, но почувствуют нетленное величие природы. А по ту сторону ручья раскинулось целое поле серебристых цветов, от которых Недда никак не могла оторвать глаз. Как-то раз Дирек перепрыгнул через ручей и принес ей полный носовой платок этих цветов. У самой воды рос ятрышник, а подальше — крошечные маргаритки. Из тех и других они сплели ей венок и пояс. Вечер был редкостной красоты; стояло такое тепло, что во мгле возле них загудел первый майский жук. В этот вечер они долго бродили обнявшись и молчали; останавливались, чтобы послушать крик совы, останавливались, чтобы показать друг другу каждую новую звезду, несмело зажигавшуюся в лиловато-сером небосводе. В этот вечер они вдруг поссорились, словно на тихое, синее море вдруг набежал внезапный шквал или вдруг взмыли ввысь две птицы, стараясь клюнуть друг друга. Он завтра придет посмотреть, как она доит корову? Нет, он не может. Почему? Он не может: его не будет дома. Ах, так! Он никогда не рассказывает, куда он ходит, никогда не берет ее с собой к батракам, как Шейлу!

— Не могу. Я дал слово.

— Значит, ты мне не доверяешь!

— Конечно, доверяю, но слово есть слово. Ты не должна меня об этом спрашивать.

— Да, конечно. Только я бы никогда не пообещала, что буду что-нибудь от тебя скрывать.

— Ты не понимаешь.

— О нет, отлично понимаю. Любовь для тебя — это совсем не то, что для меня.

— Как ты можешь судить, что она для меня?

— У меня нет от тебя секретов.

— Значит, ты ни во что не ставишь честь.

— Честь только связывает человека.

— Как это надо понимать?

— Ты часть меня, а ты не считаешь, что я часть тебя, вот и все.

— Ты очень несправедлива. Я был вынужден дать слово; дело касается не меня одного.

Они отодвинулись друг от друга и сидели молча, словно каменные, обмениваясь злыми взглядами; сердце у них щемило, а впереди был беспросветный мрак. Что может быть трагичнее внезапного перехода от райского блаженства и нежных объятий к вражде! А сова продолжала кричать, и от лиственниц исходил все тот же лимонный аромат. И вокруг по-прежнему царила мягкая тьма, в которой ярко белели цветы на ее поясе и в ее волосах. Но для Недды весь мир рухнул. На ее глаза набежали горячие слезы; она встряхнула головой и отвернулась, не желая их показать… Прошла долгая минута, оба старались не издавать ни звука и вслушивались в то, что делает другой; наконец она тихонько всхлипнула. Его пальцы украдкой дотронулись до ее щеки и стали влажными. Его руки вдруг сдавили ее так, что она задохнулась; губы прижались к ее губам. Она судорожно ответила ему на поцелуй, закинув голову и зажмурив мокрые от слез веки. А сова все кричала, и белые цветы осыпались во тьме с ее волос.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Огонек»

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература