Том 8

Он кивнул, но глаза его говорили: «И вы тоже». Они провели два часа среди бесконечных полотен и все время словно были только вдвоем, как тогда, в вагоне. И когда она не разрешила ему проводить ее домой, он так и застыл под колоннадой. Солнце вливалось сюда уже снизу; голуби чистили перышки; по площади проходили люди, темные и маленькие на фоне львов и огромной колоннады. Он ничего этого не замечал. Нет женщины, подобной ей! Она совсем другая, чем эти светские девушки и дамы! И уж вовсе не похожа на людей полусвета. И не из «современных», у которых на уме только высшее образование да избирательное право… Совсем иная! А он так мало знает о ней. Даже не знает, любила ли она когда-нибудь. Ее муж… где он теперь? Что он для нее? «Неповторимая, молчаливая, непонятная — Она!» Когда она улыбается, когда ее глаза… Но глаза ее слишком живые, чтобы он мог заглянуть в них. Как прекрасна она была, когда с улыбкой на губах рассматривала эти картины! Если бы он мог прикоснуться к ним своими губами! Со вздохом он спустился по серым ступеням и вышел на солнце. Лондон, который в это время года всегда кипит напряженной жизнью, показался ему совершенно пустым. Завтра… Завтра он сможет увидеть ее!

ГЛАВА IV

В воскресенье, после того как к ней приходил Саммерхэй, Джип сидела у вазы с гелиотропами и перебирала в памяти отрывки их разговора…

«Миссис Фьорсен, расскажите мне о себе».

«А что вы хотите знать?»

«О вашем замужестве».

«Я совершила ужасную ошибку… Пошла против воли отца. Мужа я не видела уже несколько месяцев и никогда не увижу его, если это будет зависеть от меня. Ну что, достаточно?»

«Вы не любите его?»

«Нет».

«А разве вы не можете стать свободной?»

«Бракоразводный процесс! Б-рр. Я не смогла бы».

«Да, я знаю. Это противно!»

И он пожал ее руку так крепко!

Она глубоко вдохнула запах гелиотропа и, подойдя к роялю, стала играть. Играла до тех пор, пока не вернулся отец. За эти девять месяцев, что Джип была с ним, Уинтон как бы даже помолодел: он одевался с некоторой щеголеватостью, и его короткие волосы всегда были напомажены.

— Приходил мистер Саммерхэй, отец. Он очень жалел, что не застал тебя.

Наступило долгое молчание.

— Сомневаюсь, моя дорогая, — сказал он наконец.

Значит, стоит ей подружиться с каким-нибудь мужчиной, как это вызовет подобное молчание! Чувствуя, что отец пристально смотрит на нее, она спросила:

— Приятно было в парке?

— Тридцать лет назад там прогуливались аристократы и снобы, а теперь бог знает, кого там только нет!

— А цветы — красивы?

— О! Да! И птицы тоже. Но, боже милосердный, что за люди, Джип! Скажи мне, что за парень этот молодой Саммерхэй?

— Он очень мил.

Она всегда читала мысли отца быстрее, чем! он ее мысли, и знала, что в нем происходит борьба — он, разумеется, рад, если у нее будут какие-то развлечения, но хочет как-то помягче ее предостеречь. Со вздохом он сказал:

— Каких только причуд не бывает у молодых людей летом, Джип!

Есть хитрые и опытные женщины, умеющие держать в определенных пределах мужчину, в котором видят будущего возлюбленного. Джип знала, что одно ее слово сразу все бы изменило, но она не произносила его. И все-таки она виделась с Саммерхэем почти каждый день — на Роу, в опере, у себя дома. С некоторого времени у нее вошло в привычку ходить под вечер в Сент-Джеймский парк и сидеть там у воды. Однажды, возвращаясь домой, Саммерхэй прошел парком, и потом они уже постоянно сидели здесь вместе. Зачем огорчать отца, приглашая Салшерхэя приходить на Бэри-стрит? В парке приятно: можно спокойно беседовать, глядеть, как маленькие оборвыши удят рыбу и складывают добычу в стеклянные банки, закусывать, наблюдать в дождливые дни за нравами и обычаями простых людей.

Лето уже близилось к концу, и дни выдались тихие, но во всем чувствовалось ожидание — вот-вот задуют ветры и принесут перемену. И разве это не естественно — сидеть в такое время под деревьями, возле цветов и воды, голубей и уток?

ГЛАВА V

Саммерхэй умел не выдавать своих душевных волнений; когда по окончании судебной сессии он шел на последнее свидание с Джип, лицо у него было таким же, как всегда. Но, по правде говоря, он чувствовал, что попал в тупик. У него был свой собственный моральный кодекс. Быть может, этот кодекс был в какой-то мере слишком «старогеоргианским», но он запрещал причинять страдание женщине. Пока что Саммерхэй держал себя в руках, хотя это стоило ему большего труда, чем он думал сам. Единственным свидетелем его борьбы с самим собой был старый скоч-терьер, ночной сон которого он нарушал уже много раз, расхаживая взад и вперед по гостиной своего маленького дома. Она должна узнать о его чувстве! И если она захочет принять его любовь, ей стоит только шевельнуть пальцем; но она не подает знака. У него кружилась голова, когда он прикасался к ней, когда вдыхал аромат, исходивший от ее платья, когда видел, как легко и нежно вздымается ее грудь; и вести себя спокойно и дружески было истинной пыткой.