Объединенные роялисты интриговали друг против друга в прессе, в Эмсе, в Клэрмонте[66], вне парламента. За кулисами они снова надевали свои старинные орлеанистские и легитимистские ливреи и возобновляли свои старинные турниры. Но на публичной сцене, в своих лице действах, в роли большой парламентской партии, они отделывались от своих династий одними реверансами и откладывали реставрацию монархии in infinitum {до бесконечности. Ред.}. Они занимались своим настоящим делом в качестве партии порядка, т. е. под социальным, а не под политическим знаменем, как представители буржуазного миропорядка, а не как рыцари странствующих принцесс, как буржуазный класс в противоположность другим классам, а не как роялисты в противоположность республиканцам. И как партия порядка они пользовались более неограниченной и твердой властью над другими общественными классами, чем когда-либо раньше, во время Реставрации или при Июльской монархии; такая власть возможна была вообще только в форме парламентарной республики, потому что только при этой форме могли соединиться обе крупные фракции французской буржуазии и тем самым поставить в порядок дня господство своего класса вместо господства одной привилегированной фракции этого класса. Если они тем не менее также и в качестве партии порядка поносят республику и не скрывают своего отвращения к ней, то это объясняется не только роялистскими воспоминаниями. Инстинкт подсказывал им, что республика, хотя и венчает их политическое господство, вместе с тем подрывает его социальную основу, так как теперь им приходится стоять лицом к лицу с порабощенными классами и бороться с ними непосредственно, не пользуясь короной как прикрытием, не отвлекая внимания нации второстепенной борьбой друг с другом и с королевской властью. Именно чувство слабости заставляло их отступать перед чистыми условиями их собственного классового господства и стремиться назад, к менее полным, менее развитым, но как раз поэтому более безопасным формам этого господства. Наоборот, каждый раз, когда объединенные роялисты приходят в столкновение с враждебным им претендентом, с Бонапартом, каждый раз, когда они опасаются покушений на свое парламентское всемогущество со стороны исполнительной власти, когда им, следовательно, приходится выдвигать на первый план политическую правомерность своего господства, — они выступают как республиканцы, а не как роялисты, начиная от орлеаниста Тьера, заверяющего Национальное собрание, что меньше всего их разделяет вопрос о республике, и кончая легитимистом Берье, который 2 декабря 1851 г., опоясавшись трехцветным шарфом, в роли трибуна обращается к собравшемуся перед мэрией десятого округа народу с речью от имени республики. Правда, ему вторит насмешливое эхо: Henri V! Henri V! {Генрих V! Генрих V! Ред.}