— Я, признаюсь, потрясена. Совершенно потрясена! — закатив глаза, интригующе воскликнула Софья Ивановна.
— Но, однако ж, говорите…
— Не томите ради бога!.. — наперебой вскричали дамы.
— Мертвые души… — медленно начала Софья Ивановна.
— Ну, что, что? — вся в волнении, подхватила хозяйка.
— Мертвые души… выдуманы для прикрытия, а все дело в том, мои милые, что он хочет увезти губернаторскую дочку!..
Это было так неожиданно и необыкновенно, что приятная дама и дама-хозяйка, услышав это, так и окаменели на месте… Затем, вскрикнув в одни голос;
— Ах, боже мой!
— Ах, как интересно! — вскочили и бросились к дверям…
…и, выбежав из дома и обмениваясь на ходу какими-то восклицаниями, возбужденные до крайности, дамы чуть ли не бегом добрались до своих экипажей, вскочив каждая в свою коляску, они мгновенно разъехались в разные стороны…
«…Решив так остроумно вопрос с мертвыми душами, — говорит голос автора, — дамы полетели по городу разносить эту новость… И буквально через час все пришло в брожение… Как вихрь, взметнулся дремавший доселе город. Везде и всюду заговорили про мертвые души, про Чичикова и губернаторскую дочку…»
На словах автора мы видим Чичикова. Он в халате, накинутом поверх белья. Шея его (очевидно распухшая) повязана клетчатым платком, из-под которого выглядывает подушечка из ромашки. Издавая какие-то хрипло-булькающие звуки, склоняясь над тазом, Чичиков полощет горячим молоком с фигой больное горло…
— Петрушка! — окончив полоскание, хрипло сипит он. Но на зов никто не откликается…
…ибо Петрушка, дрожа от страха, стоял в это время в какой-то казенной комнате с решеткой перед длинным усатым ротмистром жандармерии. В стороне у стола «странная личность» что-то записывает…
— …В Костроме мы были… городе Нижнем были… Ярославле… — Стирая рукавом слезы и кровь из разбитой губы, рассказывает, заикаясь, Петрушка.
— А не покупал ли твой барин там мертвых?.. — спрашивает ротмистр.
— Не ведаю, ваше благородие… — испуганно лепечет Петрушка. — Истинный Христос-бог, не ведаю! — крестясь, закричал он и повалился и колени.
Ротмистр взглянул на «личность», тот сделал рукой знак «убрать». Распахнув ударом ноги дверь, ротмистр крикнул:
— Убрать!..
Вбежали два рослых жандарма и, подхватив, уволокли Петрушку за дверь, втолкнув вместо него Селифана.
— А ну-ка скажи, любезный, — спрашивает ротмистр Селифана. — Кто твой барин?
— Сколеский советник, ваше благородие, — вытянувшись, ответил Селифан.
— А чем он занимается, где служит?
— У его величества батюшки государя императора, ваше благородие!..
«Личность» удивленно вытягивается.
— …А не арестовать ли нам господина Чичикова, как подозрительного человека! — воинственно говорит полицмейстер.
— А если он нас арестует, как подозрительных людей? — ехидно спрашивает инспектор врачебной управы сидящих и гостиной (у вице-губернатора) — председателя палаты, прокурора и самого вице-губернатора.
— Может, он, господа, — опасливо оглядываясь, продолжает инспектор, — и есть подосланный к нам из Петербурга чиновник для произведения тайного следствия по делу тех, умерших…
Все испуганно приподнимаются.
— …Помните… которых мы с вами…
Прокурор бросается к инспектору и закрывает ему рот.
— Тсс!..
— Тсс!
Все с ужасом смотрят друг на друга.
Вдруг распахивается дверь, вбегает бледный, перепуганный почтмейстер.
— Вы знаете, господа, — с трудом переводя дыхание, заявляет он, — говорят, что Чичиков — делатель фальшивых ассигнаций…
— …Что за притча, мертвые души? — жалобно спрашивает сам себя губернатор. Он стоит в кабинете на фоне портрета Николая I и непонимающе разводит руками.
— И зачем, для чего покупать их? К какому делу их можно приткнуть…
В двери, втаскивая за руку плачущую дочь, влетает гневная губернаторша.
— Ты слышал? — трагично вопрошает она, перстом указывая на дочь.
— Но, матушка, зачем же ему покупать мертвых?..
— Дурак! — оборвала его губернаторша.
— Не мертвых… А нашу дочь… наше дитя он хочет увезти!.. — и горько зарыдав, губернаторша прижала к себе плачущую дочь…
— Его благородие коллежский советник Чичиков, — входя в кабинет, докладывает пожилой лакей.
— Не принимать! — закричал губернатор, затопав ногами… — Вон, вон его!
— Не приказано… — говорит тот же лакей стоящему в передней у лестницы Чичикову.
— Как не приказано? — удивляется Чичиков. — Да ты, видно, не признал меня. Ты всмотрись хорошенько, — говорит он, приподнимая с лица повязку.
— Да вас-то и не велено… — посмотрев на вспухшую шею, сказал лакей, — других можно…
— Вот тебе на! Но отчего же?
— Таков уж приказ…
— Петрушка! — через силу хрипит Чичиков, влетая в дверь своего номера.
Появляется мрачный, с подбитым глазом Петрушка.
— Ты где шляешься, сукин сын?
— В участок водили… про вас спрашивали…
— Что?! — как ужаленный, подскочил Чичиков. — Кто спрашивал? Ты что мелешь… пьян, что ли?
— Пьян… — обиженно пробурчал Петрушка. — Вот глаз подбили и два зуба вышибли… Пьян…
Растерянный Чичиков какое-то мгновение стоит точно окаменелый. Затем, скинув шинель, он бросается собирать вещи.