Бунша. С наслаждением передаю себя в руки родной милиции и делаю важное заявление: на чердаке…
Свет гаснет. Гром и музыка, и является Милославский.
Михельсон. Товарищи, мое пальто!
Милославский
Михельсон. Держите его!
Бунша. Жоржик! Отдайся в руки милиции вместе со мной и чистосердечно раскайся!
Милославский. Гран мерси! Оревуар!
Бунша. Улетел! Товарищи! На чердаке…
Милиция. Ваше слово впоследствии!
Музыка, свет гаснет, являются Рейн и Аврора.
Михельсон. Вот тоже из их шайки!
Рейн. Гражданин Михельсон! Вы — болван! Аврора, успокойся, ничего не бойся!
Аврора. Кто эти люди в шлемах?
Рейн. Это милиция.
Михельсон. Меня обокрали, и их же еще не пугать!
Милиция. С вашим делом, гражданин, повремените. Это из этого аппарата царь появился?
Бунша. Из этого, из этого. Это я звонил! Он на чердаке сейчас сидит, я же говорил!
Милиция. Товарищ Мостовой! Товарищ Жудилов!
Движение. Открывается дверь на чердак, потом все отшатываются. В состоянии тихого помешательства идет Иоанн. Увидев всех, крестится.
Иоанн. О, беда претягчайшая!.. Господие и отцы, молю вас, исполу есмь чернец…
Пауза.
Михельсон. Товарищи, берите его! Нечего на него глядеть!
Иоанн
Михельсон. Ах, я же еще и прыщ!
Аврора
Рейн. Да.
Включает механизм. В этот же момент грянул набат. Возникла сводчатая палата Иоанна. По ней мечется Стрелецкий голова.
Голова. Стрельцы! Гей, сотник! Гой да! Где царь?!
Рейн
Иоанн. Господи! Господи!
Рейн выключает механизм, и в то же мгновение исчезают палата, Иоанн и Голова.
Милиция
Рейн. С удовольствием. Аврора, не бойся ничего.
Бунша. Не бойтесь, Аврора Павловна, милиция у нас добрая.
Михельсон. Позвольте, товарищи, а дело о моей краже?
Милиция. Ваша кража временно отпадает, гражданин. Тут поважнее кражи.
Уводят Рейна, Аврору и Буншу.
Михельсон
Темно.
Мертвые души.[2] Киносценарий
На туманных очертаниях зимнего вечернего Санкт-Петербурга голос автора:
— Очень сомнительно, господа, чтобы избранный нами герой вам понравился. Дамам он не понравится, это можно сказать утвердительно, ибо дамы требуют, чтоб герой был решительное совершенство, а если у него какое-нибудь душевное или телесное пятнышко, тогда беда!
Увы! Все это автору известно. И все же он не может взять в герои добродетельного человека. Потому что пора дать отдых добродетельному человеку, потому что обратили в рабочую лошадь добродетельного человека, и нет автора, который бы не ездил на нем, понукая всем, чем попало; потому что изморили добродетельного человека до того, что на нем и тени нет добродетели, а остались только ребра да кожа вместо тела.
— Нет, пора, пора наконец припрячь подлеца! Итак, припряжем подлеца!..
На последних словах автора возникает горбатый пешеходный мостик через Мойку. На мостик, борясь с пургой и ветром, вбегает небольшой человек в тощей шинелишке. Подбежав к фонарю, человек остановился, посмотрел на часы и, запахнувшись поглубже в шинель, прислонился в ожидании к фонарному столбу.