Том 7. Последние дни

Меняев. Ваше превосходительство, велите приказать мне жалованье выписать. Я ведь с прошлого месяца ничего не получал.

Дубельт. Жалованье? За этого [Жулковского] с тебя еще следует дополучить. Иди в канцелярию, скажи, что я приказал, чтобы тебе тридцать рублей выдали.

Меняев. Ваше превосходительство, что же тридцать рублей?

Дубельт. И Иуда Искариотский, един от обою на десяти иде ко архиереям, да предаст его им… Они же, слышавши, возрадовашася, и обещаша сребреники дати… И было этих сребреников, друг любезный, тридцать! В память его и вам всем плачу.

Меняев. Ваше превосходительство, дайте тридцать пять.

Дубельт. Тридцать пять рублей сумма для меня слишком грандиозная. А за каждое слово из письма, что выпишешь, русское, я тебе заплачу по полтиннику. Ступай! Да смотри лишнего не выпиши.

Меняев выходит. Дубельт звонит. Резко меняется. Напевает: «Буря мглою…» В ту же минуту открывается дверь. Боголюбов.

Погодите, Павел Максимович, одну минуту.

Боголюбов. Ваше превосходительство, срочнейшей важности дело. (Вынимает из кармана бумагу.) У меня копия… Угадать извольте?

Дубельт. И гадать нечего. Письма к Геккерену.

Боголюбов. Ваше превосходительство! Прямо вы колдун! (Подает письмо Дубельту.)

Дубельт. Отправлено?

Богомолов. Завтра утром велел отвезти Никите в Голландское посольство.

Дубельт. Так. Благодарю вас, Петр Петрович.

Богомолов. Кроме того, ваше превосходительство, третьего дня я был на завтраке у Салтыкова.

Дубельт. Что новенького говорит старый [врун]?

Богомолов. Шумное собрание было! Грехи! Про государя императора рассказывает так: «видел le Grand bourgeois…»

Дубельт. Вы, Петр Петрович, это на отдельной записочке относительно завтрака у Салтыкова.

Богомолов. Слушаю, ваше превосходительство. А кроме того, Петя Долгоруков.

Дубельт. Bancal?

Богомолов. Он самый. Ведь что несет, лоботряс. Вторую ногу переломить ему. Списочек показывал с пушкинского стихотворения.

Дубельт. Брюлловская картина?

Богомолов. Точно так. (Подает бумагу.)

Дубельт. Давно не читал стишков, благодарю вас. [Петр Петрович, мне одному надо остаться, у меня тут…]

Богомолов. [Слушаю-с, слушаю-с, ваше превосходительство!] Не смею беспокоить. (Идет.)

Дубельт(вслед). Петр Петрович, деньжонок не надобно ли? Прошлый месяц не брали.

Богомолов. Покорнейше благодарю, Леонтий Васильевич. Рубликов двести, двести пятьдесят?

Дубельт. А я вам триста, э! Для ровного счета, а? Вы скажите Павлу Максимовичу, что я распорядился.

Богомолов. Имею честь, ваше превосходительство! (Уходит.)

По уходе Богомолова Дубельт читает копию стихотворения, потом откладывает ее. Потом берется за копию письма к Геккерену, внимательно, жадно читает, думает, напевает сквозь зубы: «Буря мглою небо кроет…», свистит. Потом прислушивается, подходит к окну, становится настороженным, поправляет мундир и эполеты, садится за стол. Дверь в кабинет распахивается. Первым появляется жандарм, который останавливается у двери и вытягивается. Затем в дверь быстро входит Бенкендорф, делает знак глазами Дубельту, оттесняет жандарма, останавливается у дверей. Вслед за ним входит Николай. Он в шинели и в каске.

Николай(Дубельту). Здравствуй!

Дубельт(стоя). Здравия желаю, ваше величество! В штабе Корпуса жандармов, ваше императорское величество, все обстоит благополучно.

Николай. Проезжали с графом. Вижу, у тебя огонек. Не помешал ли я тебе? Занимаешься?

Дубельт(негромко). Пономарев, шинель!

Николай сбрасывает на руки жандарму шинель, отдает каску. Тот выходит. Бенкендорф пододвигает Николаю кресло.

Николай(садится. Потом Бенкендорфу). Садись.

Бенкендорф садится.

(Дубельту.) Садись, Леонтий Васильевич.

Дубельт. Слушаю, ваше величество. (Остается стоять во время сцены.)

Николай (оглядевшись). Стены покрасил?

Дубельт. Так точно.

Николай. А хорошо! Работаешь?