Том 7. Эхо

— Консервы! — рявкнул Леонид Николаевич. — Очки черные! Пробковый шлем! Нет, его не надо — колониализм… неоколониализм… Панаму! Нет, нельзя панаму! Латинская Америка, Куба, Че Гевара… Купите простую соломенную шляпу! Я уезжаю!

— Куда?

— В Африку! В Сахару! Все! Я действительно увижу и пойму, да, пойму о великой плотине на Ниле больше всех других писак!

— Леня! У тебя дети! Внуки! Там война! С евреями! Бедуины!

— Мне следует ехать! Я знаю, что, когда в моей душе соединятся Асуан и Волхов, — это будет посильнее «Фауста» Гете!.. Что? Это сказал секретарь обкома, он принес эти ананасы, принес пешком, черт возьми! На себе, на своих плечах! На своих двоих! Как я могу теперь не ехать и не написать про этот чертов Асуан? У меня от жары мозг раскисает и кожа для солнца слабая, но я еду!.. Тата, не забудь купить ореховое масло!

Часть III

Около четырех ночи обкомовский шофер привез китайский термос вместимостью десять литров. Конечно, в доме никто не спал, и сильно пахло валерьянкой.

Термос пришлось принять. Но это было полбеды. Хуже, что никто из семейства не знал: дают шоферу секретаря обкома чаевые или нет?

Решено было не давать.

Часть IV

Мы провожали Леонида Николаевича в аэропорту.

Петр Петрович тоже выбрал минутку — приехал на «Победе». Администраторы-холуи, конечно, предложили ему следовать на взлетное поле в авто, чтобы интимно проводить Леонида Николаевича до трапа, но секретарь отказался.

— Я уж отсюда помашу — как все, — сказал Петр Петрович и взял под руку Маргариту Степановну Довлатову, этим прикосновением как бы утешая ее в горе по поводу долгой, а может быть, и вечной разлуки с Рахмановым. — Я слышал, на вашего супруга упал стеллаж? Как его здоровье?.. И потом хочу сказать, что редактором-составителем второго тома «Молодого Ленинграда» надо быть вам! С таким опытом и уходить в кусты от сложной работы! Ай-я-яй! Как не стыдно! Коммунистка с таким стажем…

— Тут вы, товарищ, правы! — с грозой в голосе согласилась бесстрашная Маро. — Меня выгнали из составителей незаконно и хамски!

— Ну-ну! — сказал секретарь. — А к тебе, Голявкин, у меня тоже вопрос, — продолжал он. — Как там, не прижимают тебя редактора? Слышал, они иногда хлеб у штатных цензоров отбивают…

— Да нет, ничего… не жалуюсь, — пробормотал Голявкин и покраснел первый раз в жизни. — По мелочам только… Ну, напишешь: «Люблю хоккей с дракой», заменят «драку» на «силовые приемы» — вот и все…

Часть V

Полгода в Африке Леонид Николаевич, конечно, не высидел. Вернулся через два месяца.

Леонид Николаевич шел по летному полю в шортах и в соломенной шляпе. Он загорел, как негр. Очень тесно прижавшись к нашему учителю, шла молодая бедуинка.

— Ну, вот! — сказала Маро. — Я говорила, что Рахманова нельзя пускать одного даже в Комарово!

Но оказалось, что молодая бедуинка — студентка по обмену.

28.02.1968

Чуть-чуть о Вере Федоровне Пановой

Основоположница Нового французского романа Натали Саррот вспоминала:

— Когда один раз я была в Ленинграде, то спросила Ахматову, могу ли к ней приехать. В Комарово меня повез такой молодой красивый писатель, она его очень любила, Борис Борисович Вахтин, его, к сожалению, нет в живых…

ПЕСНЯ О ДЫМЕ, ЛЮБВИ И КОНЕЦКОМ
Черный дым улетает колечками
В распростертые облака.
Я на мостике вижу Конецкого,
И дорога его нелегка.

Улетают мысли бездонные
К горизонту Южных морей.
Хоть для Бога мы неугодные,
Но любимые для матерей.

Улетают силы сердечные
Каждой новой любви вослед.
Ах, Конецкий, ведь мы, конечно же,
Не найдем того, чего нет.

Пьяной нежности бесконечностью
Нам сродни голубой океан.
Так не сменим, Конецкий, вечности
На случайной любви обман.

Черный дым улетает колечками
К недостигнутым материкам.
Мы в рассоле морей излечимся
От всего, что несвойственно нам…

Это в сентябре 1970-го в Ялте сочиняет Борис Вахтин, разыгрывая очередной роман. Кажется, с дочкой Фадеева. Думаю, что «улетали силы сердечные каждой новой любви вослед» — это больше сына Веры Федоровны Пановой касалось. Ну, а то, что Вечность мы с ним, при всем желании, не обменяли на случайной «любви обман» — это факт.

Борис был сыном Веры Федоровны Пановой, высокого роста (не в маму), великий умница (тут в нее). По узкой специальности — выдающийся китаист. По призванию — писатель и шахматист.

Как-то взял меня к Корчному. Он с чемпионом играл пятиминутки. Тот давал ему фору: себе брал три минуты, а Боре давал пять.