Том 7

Он шел впереди нее к маленькой дверце, что открывалась на винтовую лестницу. «Вверх и вниз по лестнице всегда иди впереди дамы». И вдруг на второй ступеньке решительно обернулся.

— Но… — сказал он, глядя на Элен снизу вверх; в тени белел его спортивный костюм, блестели глаза на побледневшем лице, никогда еще он не казался ей таким взрослым — настоящим мужчиной.

Элен остановилась, держась за каменную притолоку, и посмотрела на него.

Он протянул руку, словно хотел ей помочь.

— Вы только скажите, — продолжал он. — Уж верно, вы знаете…

— О чем вы?

— Вы хорошо ко мне относитесь?

Элен долго молчала. Казалось, мир неотвратимо движется к катастрофе и вот сейчас взорвется.

— Да, — вымолвила она наконец, — я знаю.

Шестым чувством он вдруг разгадал, каков будет ее ответ, и замер.

Она наклонилась к нему, и прелестная улыбка смягчила и озарила ее лицо.

— Обещайте мне, — потребовала она.

Его замершее лицо было само обещание.

— Раз уж я вас ценю высоко, вы и сами должны ценить себя по достоинству.

— Цените меня? Так, значит, по-вашему…

На сей раз она наклонилась совсем близко.

— Да, я вас ценю, — перебила она и закончила шепотом: — И вы мне очень дороги.

— Это я?

Элен громко рассмеялась.

Киппс был потрясен. Но, может быть, он все-таки чего-то не понял! Нет, тут надо все выяснить до конца.

— И вы пойдете за меня замуж?

Она смеялась, переполненная чудесным сознанием своей силы, своей власти и торжества. Он славный, такого приятно покорить.

— Да, пойду, — со смехом ответила она. — Что же еще я могла этим сказать? — И повторила: — Да.

Киппс обомлел. У него было такое чувство, точно у отшельника, которого вдруг схватили посреди тихой молитвы, в рубище, с главой, посыпанной пеплом, и ввергли в сияющие врата рая, прямо в объятия ясноглазого праздничного херувима. Он чувствовал себя точно смиреннейший праведник, вдруг познавший блаженство…

Он изо всех сил вцепился в веревку, которая служила перилами на этой каменной лестнице. Хотел поцеловать руку Элен и не отважился.

Он не прибавил ни слова. Повернулся — лицо у него было застывшее, чуть ли не испуганное — и стал медленно спускаться впереди Элен в поджидавшую их тьму…

3

Казалось, все понимали, что произошло. Не было никаких слов, никаких объяснений, достаточно было взглянуть на обоих. Киппс потом вспоминал: едва все собрались у ворот замка, Филин как бы невзначай крепко сжал ему локоть. Конечно же, он знал. Он ведь так и лучился благожелательством, он поздравлял, конечно же, он был очень доволен, что хорошее дело пришло к благополучному концу. Миссис Уолшингем, еще недавно столь утомленная подъемом в гору, явно оправилась и почувствовала необычайный прилив любви к дочери. И мимоходом потрепала ее по щеке. Спускаясь с горы, она пожелала опереться на руку Киппса, и он, как во сне, повиновался. Совершенно безотчетно он пытался быть внимательным к ней и скоро в этом преуспел.

Миссис Уолшингем и Киппс шли неторопливо и беседовали, как умудренные жизнью солидные люди, а остальные четверо бежали вниз бойкой, легкомысленной стайкой. Интересно, о чем они говорят? Но тут с ним заговорила миссис Уолшингем. А где-то, бог весть в каких глубинах, никому и ему самому неведомых, оглушенное и притихшее, затаилось, замерло его сокровенное «я». Эта первая их беседа, похоже, была интересная и дружеская. Прежде он побаивался миссис Уолшингем, — наверно, она над ним смеется, — а оказалось, она женщина понимающая и душевная, и, несмотря на все свое смятение, Киппс, как ни странно, не оплошал. Они поговорили об окружающих красотах, о том, что древние развалины всегда навевают грусть, о минувших поколениях.

— Быть может, здесь когда-то сходились в поединке рыцари, — сказала миссис Уолшингем.

— Чего только не вытворяли в те времена, — подхватил Киппс.

А потом оба заговорили об Элен. Миссис Уолшингем говорила о том, как дочь увлекается литературой.

— Из нее выйдет толк, я уверена. Вы знаете, мистер Киппс, на мать ложится огромная ответственность, когда у нее такая дочь… такая одаренная.

— А как же, — согласился Киппс. — Это уж как водится.

Миссис Уолшингем говорила и о своем сыне — они так схожи с Элен, словно близнецы, и все же очень разные. И Киппс вдруг ощутил доселе неведомые ему отеческие чувства к детям миссис Уолшингем.

— Они такие сообразительные и такие артистические натуры, — говорила она, — у них головы полны всяких идей. Иногда даже страшно за них. Им нужны широкие возможности — просто как воздух.

Она говорила о пристрастии Элен к сочинительству.

— Она была еще совсем крошка, а уже сочиняла стихи.

(Киппс потрясен.)

— Она вся в отца… — Миссис Уолшингем сочла необходимым пролить трогательный свет на их прошлое. — В душе он был не деловой человек, а художник. В этом-то вся беда… Компаньон ввел его в заблуждение, а когда случился крах, все стали винить его… Ну, полно, стоит ли вспоминать все эти ужасы… тем более сегодня. В жизни, мистер Киппс, бывают и хорошие времена и плохие. И у меня в прошлом далеко не все безоблачно.

На лице Киппса выразилось глубокое сочувствие, достойное самого Филина.