Том 7

— Переживает какую-то таинственную драму! До самого чая с анаграммами была весела, как жаворонок. А вечером сделалась черней тучи, не подступись, и стоило моей тетушке что-то ей сказать — сразу потоки слез и предупреждение об уходе! Разве в анаграммах есть что-нибудь такое… душераздирающее? — И ее взгляд на мгновение задумчиво остановился на Киппсе.

— Пожалуй, что и есть, — сказал Ривел. — Я полагаю…

Но миссис Биндон Боттинг не дала ему закончить.

— Сначала мне было прямо не по себе…

Киппс, который смотрел на нее, как завороженный, больно уколол губу вилкой и, очнувшись, опустил глаза.

— …а может быть, анаграммы чем-то оскорбляют нравственные устои порядочной прислуги… кто знает? Мы стали ее расспрашивать. На все твердит одно слово: нет. Она должна уйти — и все тут.

— В подобных вспышках душевной сумятицы, — сказал мистер Ривел, — ощущаешь последние смутные отблески эпохи романтизма. Предположим, миссис Боттинг, ну по крайней мере попробуем предположить, что тут повинна сама Любовь.

У Киппса дрогнули руки, вилка с ножом звякнули о тарелку.

— Конечно, это любовь, — сказала миссис Боттинг. — Что же еще? Под кажущимся благонравием и однообразием нашего существования разыгрываются романы, потом, рано или поздно, они терпят крах, тотчас следует предупреждение об уходе, и тогда все в доме идет колесом. Какой-нибудь роковой красавец солдат…

— Страсти простонародья или домашней прислуги… — начал Ривел и вновь завладел вниманием сотрапезников.

Киппс окончательно забыл все правила поведения за столом, но в душе у него вдруг воцарились непривычная тишина и покой. Впервые в жизни он самостоятельно и твердо решил, как ему поступать дальше. Он уже не слушал Ривела. Он отложил вилку и нож и не пожелал больше притронуться ни к одному блюду. Филин незаметно бросал на него участливые и озабоченные взгляды, а Элен чуточку покраснела.

4

В тот же вечер, около половины десятого, в доме миссис Биндон Боттинг громко и требовательно зазвонил звонок; у парадной двери стоял молодой человек во фраке и цилиндре — по всему видно, джентльмен. Его белоснежную манишку наискось пересекала алая шелковая тесьма, которая сразу обращала на него внимание и делала почти незаметными несколько ярких пятнышек — следов бургундского. Цилиндр был сдвинут на затылок, волосы встрепаны — знак отчаянной, безрассудной отваги. Да, он сжег свои корабли, он отказался присоединиться к дамам. Филин пытался было его образумить.

— Вы прекрасно держитесь, все идет как нельзя лучше, — сказал он.

Но Киппс ответил, что плевать он на все хотел, и после короткой стычки с Уолшингемом, который попытался преградить ему путь, вырвался и был таков.

— У меня есть дело, — сказал он. — Мне домой надо.

И вот, безрассудный и отважный, он стоит у дверей миссис Биндон Боттинг — Он принял решение. Дверь распахнулась, и глазам открылся приятно обставленный холл, освещенный мягким розовым светом, и в самом центре этой картины, стройная и милая, в черном платье и белом фартучке, стояла Энн. При виде Киппса румянец на ее щеках поблек.

— Энн, — сказал Киппс. — Мне надо с тобой поговорить. Я хочу кое-что сказать тебе прямо сейчас. Понимаешь? Я…

— Здесь со мной не положено разговаривать, — сказала Энн.

— Но послушай, Энн! Это очень важно.

— Ты уже все сказал, хватит с меня.

— Энн!

— И вообще, моя дверь вон там. С черного хода. В полуподвале. Если увидят, что я разговариваю у парадного…

— Но, Энн, я…

— С черного хода после девяти. Тогда я свободна. Я прислуга и должна знать свое место. Если с парадного — как о вас доложить, сэр? У тебя свои друзья, у меня свои, и нечего тебе со мной разговаривать…

— Но, Энн, я хочу тебя спросить…

Кто-то появился в холле у нее за спиной.

— Не здесь, — сказала Энн. — У нас таких нет. — И захлопнула дверь у него перед носом.

— Что там такое, Энн? — спросила немощная тетушка миссис Биндон Боттинг.

— Какой-то подвыпивший джентльмен, мэм… кого-то чужого спрашивал, мэм.

— Кого чужого? — с сомнением спросила старая леди.

— Мы таких не знаем, мэм, — ответила Энн, торопливо направляясь к лестнице, ведущей в кухню.

— Надеюсь, вы были с ним не слишком грубы, Энн.

— Не грубей, чем он заслужил по его поведению, — ответила Энн, тяжело дыша.

Немощная тетушка миссис Биндон Боттинг вдруг поняла, что этот визит имел какое-то отношение к самой Энн, к ее сердечным делам, бросила на нее испытующий взгляд и, поколебавшись минуту, ушла в комнаты.

Она всегда готова была посочувствовать, немощная тетушка миссис Биндон Боттинг; она принимала близко к сердцу все дела слуг, учила их благочестию, вымогала признания и изучала человеческую натуру на тех горничных, которые, заливаясь краской, лгали и все же нехотя открывали ей тайники души; но Энн никому не желала открывать душу, и понуждать и выспрашивать ее казалось небезопасным…

Итак, старая леди промолчала и удалилась наверх.

5

Дверь отворилась, и Киппс вошел в кухню. Он был красен и тяжело дышал.

Не сразу ему удалось заговорить.

— Вот, — вымолвил он наконец и протянул две половинки шестипенсовика.