Том 7

— В первую минуту, — сказал Хиггс, — я очень рассердился и страшно ругал вас. Но, поразмыслив, увидел, что вы были правы, хотя никак не мог поверить, что меня в самом деле швырнут стае священных львов, как кусок конского мяса. Однако Барунг, по-своему превосходный человек, уверял, что нет никакой возможности спасти меня, не оскорбив тягчайшим образом жрецов, имеющих у фенгов большой авторитет.

Все же он постарался насколько возможно обеспечить мне сносные условия существования. Мне, например, было позволено разгуливать по спине священного идола, беседовать с жрецами, очень подозрительной и недоверчивой братией, изучать их верования; я убежден, что именно они легли в основу религии Древнего Египта. Мне удалось даже сделать замечательное открытие, которое, без сомнения, прославит мое имя, а именно: что предки этих фенгов были одновременно предками египтян до появления Первой династии фараонов, — я заключаю это по сходству их обычаев и верований. Позднее, до времени Двенадцатой династии, отношения между фенгами и египтянами не порывались. Друзья мои! В той комнате, куда меня поместили, есть надпись, сделанная пленником, которого выслал в Мур фараон Рамсес Второй. Надпись эту он сделал в последнюю ночь перед тем, как его бросили священным львам, — этот обычай существовал уже в то время. И я занес ее текст в свою записную книжку, причем совершенно точно, и все это благодаря Шадраху, будь благословенна его мерзкая голова!

Я поздравил профессора с удачей и поторопился спросить, что он может рассказать о моем мальчике.

— О, — сказал Хиггс, — он очень славный молодой человек и весьма недурен собой. Я, право, горжусь тем, что у меня такой крестник. Он страшно обрадовался, узнав, что вы ищете его в течение стольких лет, и был глубоко тронут этим. Он продолжает говорить по-английски, правда, с фенгским акцентом, и, разумеется, страстно хотел бы выбраться на свободу. Живется ему отлично, поскольку он там главный певец, восхваляющий Хармака, — у него превосходный голос. Я, кажется, уже говорил вам, что в следующее полнолуние его собираются женить на единственной законной дочери Барунга. Церемония эта будет происходить на главной площади в Хармаке и обставляется с неслыханным великолепием. Мне, естественно, самому очень хотелось бы присутствовать там, но ваш сын, которого я считаю очень толковым молодым человеком, обещал мне записать все стоящее внимания, понимая, что эти записи могут представлять большой интерес.

— А он сильно привязан к своей дикарке? — спросил я с ужасом.

— Привязан? Нисколько. К тому же он, мне кажется, говорил, что никогда не видел ее и только слышал, что она скорее некрасива и чрезмерно заносчива. У вашего сына философский ум, и он старается во всем видеть только хорошую сторону. Как бы он ни ссорился со своей женой, будучи зятем султана, он окончательно избавится от опасности когда-либо попасть на съедение священным львам. Но об этом мы мало говорили, потому что он постоянно расспрашивал меня про вас и ваши планы, а я, конечно, хотел узнать как можно больше о фенгах, их обрядах и обо всем том, что связано с почитанием Хармака. Жалею, что нам не удалось пробыть вместе дольше, — мы с ним по настоящему подружились. Как бы то ни было, я думаю, что снял сливки со всего того, что он мог рассказать мне. — И Хиггс с довольным видом похлопал по объемистой записной книжке, а потом добавил: — Ужасно, если бы какой-нибудь лев сожрал это! В конце концов пусть бы он съел меня самого, — есть египтологи и получше, но никому из них не представится возможность провести такие изыскания. На всякий случай я оставил у вашего сына копию самого существенного из собранных материалов. Я собирался оставить у него и подлинник, но, к счастью, забыл это сделать, поскольку был чрезвычайно взволнован предстоящей процедурой.

Я согласился, что ни одному археологу еще никогда не выпадало такое счастье, и он продолжал, попыхивая трубкой:

— Когда Оливер так неожиданно появился передо мной на спине идола, я вспомнил ваше естественное стремление вернуть себе сына и решил спасти его тоже. Но в ближайшей комнате, где я рассчитывал его найти, вместо него оказались жрецы. Они слышали, как мы разговаривали, а остальное вы знаете сами. Впрочем, должен сказать, что веревка, на которой меня спускали львам, сильно износилась от времени, и спускаться на ней было пренеприятно.

— О чем вы думали в это время? — с любопытством спросил Орм.