Том 6. Рассказы и повести

Отец Никита долго не мог понять, зачем его разбудил Туманов, но когда, наконец, сообразил, что Лидия Николаевна, к которой он чувствовал какое-то особенное благоговение, считая ее чуть ли не святой, ушла из дому неизвестно куда, испугался чрезвычайно и, торопливо надев доху и камосы и захватив лыжи, пошел с Богданом Юрьевичем к его юрте.

– Ах, ты Господи Иисусе! Да как же это? Да возможно ли помыслить этакое? И куда ей ночью идти?

– Грех-то какой, Господи! – причитал отец Никита, качая огромной и нескладной своей головой.

– Не знаю. Не понимаю ничего, – полувнятно сказал Туманов, – и что делать надо – тоже не знаю.

– Да неужто она без верхней одежды ушла?

– Да.

– О, Господи! А следы куда ведут? – спохватился отец Никита.

– Я голову потерял, – сказал Туманов, – куда следы ведут, я и не посмотрел.

– Фонарь надо. Есть у вас?

– Есть.

Они взяли в юрте фонарь и стали рассматривать землю вокруг крыльца. Несмотря на легкий и мелкий снег сверху, они без труда нашли отпечатки маленьких башмачков Лидии Николаевны. Низко нагибаясь и светя фонарем, они добрели, наконец, до юрты Ольги Андреевны.

– Ах, ты Господи! Она на крыльцо всходила, – удивился отец Никита, – не у госпожи ли Бессоновой изволит она быть?

– Да ведь в окнах огня нету, – сказал тихо Туманов, – и вон куда следы ведут.

– И то правда, – согласился поп, – только зачем же ей к реке идти?

– Не знаю.

– Худо это, – нахмурился Никита, недоумевая, – как же это вы, сударь, жену-то не уберегли?

Туманов не ответил и, отвернувшись, стал надевать лыжи. И отец Никита надел свои. Молча побежали они к реке.

– Вот здесь упала она, должно быть, – пробормотал отец Никита, рассматривая измятый снег.

Они бежали теперь через реку, останавливаясь иногда и разглядывая следы. На том берегу остановился Никита и вдруг, задыхаясь, сказал:

– Что же это? А? Не пойду я дальше. Боюсь. Ведь дальше – тайга…

Он стал громко кашлять, мотая головой.

– Тогда я один, – сказал глухо Туманов и пошел вперед, не оглядываясь.

– Погоди. Куда ты? И я с тобой, – неожиданно переходя на «ты», закричал Никита и побежал за Тумановым.

Следы шли напрямик в тайгу. Со всех сторон теснились черные ели. Тишина была мертвая. И каждый звук, ее нарушавший, удесятерялся и как будто медлил в воздухе, застывая, среди колючих ветвей.

– Страшно мне. Ах, страшно, – шептал поп и уже не разглядывал снега, следуя слепо за Тумановым.

– Следов нет, – пробормотал Богдан Юрьевич упавшим голосом.

– Неужто нету?

Они остановились на чистой белой полянке, недоумевая, куда теперь идти.

Стоокая тайга смотрела в упор на смельчаков, и луна протягивала руки и бледными пальцами своими ощупывала их одежду и лица.

– Страшно мне, – повторил отец Никита.

Они пошли наугад по тропинке, забирая все левее и левее на восток.

– Постой, постой… Что это там? А? – сказал отец Никита, хватая Богдана Юрьевича за рукав.

– Лидия Николаевна, это вы? – хотел спросить Туманов, но губы его шевелились беззвучно.

– Да что же вы молчите? Господи! – крикнул поп и, дрожа от страха, бросился вперед к большой ели, давно, должно быть, завалившейся и лежавшей теперь поперек тропы.

Там, упершись спиною в ствол и вытянув вперед ноги, сидела в своем сарафане Лидия Николаевна.

– Поздно, кажется, – сказал Туманов и подойдя, опустился на колени.

– В путь узкий хождшии прискорбный… И крест яко ярем вземшии, – бормотал отец Никита и крестился, и опять бормотал. – Приидите насладитеся, их же уготовах вам почестей и венцов небесных…

XXII

То, что происходило здесь, в отдаленнейшем углу северо-восточной Сибири, по-видимому, ничем не было связано с событиями нашей русской жизни тогдашнего времени. Однако, как не раз справедливо замечали, человек не может учитывать многих и многих жизненных соотношений, и явления, на первый взгляд в себе ничего общего не заключающие, оказываются в непосредственном взаимодействии. Это утверждение не противоречит науке. Но ведь существуют также и другие таинственные влияния, ускользающие от нашего внешнего наблюдения, однако, не менее оттого значительные.