Том 6. Отдых на крапиве

— Еще и индейка? Нет, это с ума сойти можно! Этак вы нас всех насмерть закормите. Ведь все уже сыты, не правда ли, господа?! Не стоит ее и начинать, индейку. Не правда ли?

Все пробормотали что-то очень невнятное.

— Ну да! — вскричал Степа. — То же самое я и говорю. Не стоит ее и начинать! Унесите ее, ей-Богу.

— А, может быть, скушаете по кусочку, — нерешительно сказал хозяин, играя длинным ножом. — Индеечка будто хорошая… С каштанами.

Длинный Степа вдруг перегнулся пополам и приблизил лицо почти к самой индейке.

— Вы говорите, с каштанами?! — странно прохрипел он.

Губы его вдруг увлажнились слюной, а глаза сверкнули такой голодной истерической жадностью, что хозяин взял блюдо и с фальшивой улыбкой сказал:

— Ну, если все отказываются, придется унести.

— С каштанами?! — простонал Степа, полузакрыв глаза. — Ну, раз с каштанами, тогда я… не откажусь съесть кусочек.

Нож дрогнул в руке хозяина… Повис над индейкой… Была слабая надежда, что Степа скажет: нет, я пошутил — унесите!

Но не такой человек был Степа, чтобы шутить в подобном случае… Стараясь не встречаться взором с глазами дяди, он скомандовал:

— Вот мне, пожалуйста… От грудки отрежьте и эту ножку…

— Пожалуйста, пожалуйста, сделайте одолжение, — дрогнувшим голосом сказал хозяин.

— Тогда уж, раз вы начинаете — и мне кусочек, — подхватила соседка Степы, не знавшая, что такое Митюков.

— И мне! И мне!..

А когда (через две минуты) на блюде лежал унылый индейкин остов, хозяин встал и решительно сказал Степе:

— Ах, да! Я и забыл: вас генерал к телефону вызывал. Пойдем, я вам покажу телефон… Извините, господа.

Степа покорно встал и, как приговоренный к смерти за палачом, покорно последовал за дядей, догрызая индюшачью ногу…

Пока они шли по столовой, хозяин говорил одним тоном, но едва дверь кабинета за ними закрылась, тон его переменился.

Вышло приблизительно так:

— Ах, Стефан Феодорович, этот генерал без вас жить не может… Да оно, положим, вас все любят. У вас такой тонкий своеобразный ум, что… Что ж ты, мерзавец этакий, а? Говорил, что будешь отказываться. А сам первый и полез на индейку, а? Это что ж такое? Рыбой я тебя не кормил? Супом и котлетами не кормил? Думал, до горла ты набит, ухаживал за тобой как за первым человеком, а ты вон какая свинья? Уже все гости, было, отказались, а ты тут, каналья, вот так и выскочил, а?

Степа шел за ним, прижимая костлявую руку к груди, и говорил плачущим голосом:

— Дядечка, но ведь вы не предупредили, что индейка с каштанами будет! Зачем вы умолчали? А я этих каштанов с индейкой никогда и не ел… Поймите, дядечка, что это не я, а каштаны погубили индейку. Я уж совсем было отказался, вдруг слышу: каштаны! каштаны!

— Вон, негодяй! Больше и носу ко мне не показывай. Дядя выхватил из Стениной руки обгрызанную ногу и злобно шлепнул ею Степу по щеке:

— Чтоб духом твоим у меня не пахло!!

— Дядя, вы насчет же ботинок говорили…

— Что-о-о-о??! Марина, проводи барина! Пальто ему!

* * *

Втянув шею в плечи, стараясь защитить от холода ветхим, коротким воротничком осеннего пальто свои большие оттопыренные уши, шел по улице Степа. Снег, лежавший раньше толстым спокойным пластом, вдруг затанцевал и стал как юркий бес вертеться вокруг печального Степы… Руки, не прикрытые короткими рукавами пальто, мерзли, ноги мерзли, шея мерзла…

Он шел, уткнув нос в грудь, как журавль, натыкаясь на прохожих, и молчал, а о чем думал — неизвестно.

Высшая справедливость

Когда Раскатов ввалился в кабинет Кириллова — Кириллов недовольно поморщился:

— Вот еще черти тебя принесли. Тут человек работает, а ты зря шатаешься — только мешаешь.

Не обращая внимания на неудовольствие хозяина, Раскатов развалился на диване, похлопал перчаткой по колену и присвистнул…

— Работаешь? Тебе же хуже. Вот вы все — такие работнички: пока ты тут уткнулся в скучнейшие, дурацкие бумаги — живая жизнь проплывает мимо твоего носа!

Хозяин угрюмо промолчал, надеясь, что гость после такого сухого приема обидится и уйдет, но Раскатов был человек другой складки: он сладко потянулся, засвистал что-то из «Кармен» и вдруг сочно расхохотался.

— Ты чего? — угрюмо покосился хозяин Кириллов.

— Лимонова знаешь?!

— Что за странный вопрос: наш общий друг и приятель.

— То-то и оно, что приятель! Интересно мне сейчас взглянуть на его физиономию.

Кириллов лениво поинтересовался:

— А что с ним случилось, с Лимоновым?

— Ой, не могу молчать!! Ей-Богу, расскажу. Но… надеюсь, это будет между нами?

Кириллов промычал что-то невразумительное — нечто среднее между: «Да ладно уж…» и «Провались ты в болото со своими секретами».

Но Раскатов горел таким свирепым желанием рассказать, что принял это подозрительное мычание как торжественную клятву.

— Ну, так слушай! Ведь правда, жена Лимонова, Ольга Михайловна, — очаровательное существо?

— Мм… предположим! Что ж из этого следует? Позавидуем Лимонову, да и все.

— Нет, брат, ты брось!! Теперь не Лимонову нужно завидовать, а мне!

Кириллов привскочил с кресла:

— Что это значит?!